Одна ночь

Мелания не была Койту совершенно чужой, он знал ее несколько лет. Ему нравились ее дружелюбие и подлинно товарищеское отношение к соратнику по борьбе. Мелания не рисовалась и не кривлялась. Была всегда веселой и готовой прийти на помощь, среди мужчин вела себя с присущей мужчинам прямотой. Ни словом, ни взглядом никогда не давала повода думать, что ждет особой галантности и внимания. Казалось, ей скорее нравилось, когда мужчины относились к ней, как к себе подобным, безо всякой церемонности, с полной непринужденностью. Мелания не кривлялась и не морщилась из-за того, что ей приходится лечь на пол рядом с мужчиной. С чужим мужчиной, если подходить с общепринятой меркой. Естественность Мелании помогла ему, Койту, освободиться от неловкости. Окажись рядом с ним какая-нибудь озорная, вроде Эдит, девушка, он бы, наверное, вообще не посмел лечь. Корчился бы ночь напролет в тамбуре или ковылял возле вагонов, несмотря на сырость и ночной холодок.

Мелания уснула быстро. Койт вскоре так согрелся, словно лежал около жарко натопленной печи. Мелания была полной женщиной, даже слишком полной, будто ходила в женах у какого-нибудь толстосума и раздобрела от сытных харчей и безделья. На самом же деле Мелания всегда трудилась, в буржуазное время работала мелкой служащей в банке, кажется, в Тарту. И после переворота осталась при денежных документах и расчетах, только теперь была уже ответственным работником - то ли наркомата финансов, то ли республиканской конторы госбанка. Во всяком случае, имела дело с деньгами, крупными суммами - хоть и на бумаге. "Миллионы проходят через руки, но денег ты не видишь, только цифры", - говорила она перед тем, как заснуть. Сидячий образ жизни и был причиной Меланииной полноты - именно это, а не излишняя еда, нарушило в ее организме обмен веществ. Ела Мелания мало, Койт это заметил. Сама она любила шутить, что уж война-то снимет с нее лишний жир, иначе, мол, какая же это война. Однако за два минувших месяца ни килограмма не убавила.

Хотя мягкое тело Меланин и было теплым, но Койт долго не мог уснуть. Сперва судорожно следил, чтобы не коснуться Мелании, потом напряжение спало, и он больше не отодвигался. Напряженность улеглась, исчезла отчужденность, однако сон не шел. Он поправлял рюкзак под головой, устраивался удобнее - ничего не помогало. То ли жестко было очень или по какой-то еще причине, но глаза не смыкались. В школе на полу он спал как убитый, хотя и там под боком, как и сейчас, была лишь пола пальто. Та же самая. Укрыт он был Меланииным зимним пальто на ватной подкладке, с меховым воротником. Мелания, правда, предлагала постелить свое пальто, но Койт отказался: слишком красивое и новое, нечего мять на полу. Да и вряд ли тонкая ватная подкладка сделала бы постель мягче и навеяла сон.

Мелания дышала ровно и спокойно, ее полные груди были такими же теплыми и мягкими, как и живот. Постепенно Альберт Койт свыкся с ними, ничто его уже не беспокоил_о. Или все же? Что-то тревожило, обычно сон был крепкий, как у ребенка. Почему в ту первую ночь к нему никак не шел сон, Койт так и не мог понять.

Когда Мелания перевернулась на другой бок, то же самое сделал и Койт. И спина у нее была мягкой и теплой, Койту хотелось крепко прижаться к Мелании, но он не сделал этого; чтобы не поддаться искушению, повернулся спиной, и ему стало грустно, что поступил так. Наконец заснул. Он и впрямь чувствовал себя рядом с Меланией маленьким и щупленьким; перед тем как сомкнулись веки, представил себе, что он еще совсем ребенок и спит возле матери: во время грозы она всегда брала его к себе.

На следующую ночь заснул куда быстрее, больше ему уже ничто не мешало. Конечно, Мелания была женщиной пышной, но они спали рядом, как товарищи. Койт до сих пор гордился этим. Такому, как Сярг, пошляку об этом не стоит и говорить, все равно никогда не поймет.

А понимала ли Мелания?

У Альберта Койта было такое чувство, будто дьявол в лице Юлиуса Сярга явился искушать его. В свое время и Койт от корки до корки проштудировал Библию. В ту снежную ночь Койт начал презирать Сярга. Спустя полгода из этой ненависти родилось заявление.

Яннус снова отстал. Маркус прибавил шагу и теперь шел впереди, усталости у него будто и нет. И другие шли бодро, все, кроме него, Яннуса. Он не понимал, почему отстает. Длины в ногах хватало, и ступней ни у кого таких больше не было. Должен бы впереди всех вышагивать, даже лошади показывать, на что способен человек. И, несмотря на такие богатырские ходули, все же отставал. То и дело поскальзывался. Шел, чудно расставляя руки и ноги, временами пытался бежать, чтобы не слишком отстать от товарищей. Если смотреть сзади, можно было подумать, что человек пьян или Страдает морской болезнью, идет, точно земля у него под ногами раскачивается.