Одна ночь

О еде Валгепеа как раз и думал, примостив между коленями свой вещмешок. Жалел, что не догадался спросить, есть ли в Паша-Перевозе продпункт для эвакуированных или какая-нибудь столовая. В Сясьстрое он с удовольствием уплетал чечевичную кашу, словно беспечное дитя, о котором печется мать. Если эвакуированных кормили там, то почему бы и в Паша-Перевозе не сделают этого?

Прокричал в "ответ:

- Ресторан в Перевозе справа за утлом. Платишь ты!

Придвинулся к Яннусу и боцману:

- Шоферу надо бы подбросить полусотенную...

- Дадим шестьдесят, по десятке с брата, - решил боцман Адам.

На том и сошлись. Койт, правда, доказывал, что этим они обидят шофера, подачка унижает сознательного человека, неужели они не знают, что после Октябрьской революции официанты повесили в ресторанах плакаты: не давайте нам чаевых, мы - люди. Валгепеа, улыбаясь, пообещал, что все останется в рамках приличия. Дагмар была не согласна с тем, что ее обходят, - Хельмут поклялся: после войны до копейки с ней рассчитается.

И сидевшая в кабине Мария Тихник радовалась счастливому случаю. Она, правда, не отставала от других, но и шли-то они пока недолго, часа два или чуть больше, вряд ли и десять километров прошли. А что скажут ноги, если придется им ковылять до вечера? И что скажут через неделю, когда понадобится каждый день вышагивать по двадцать пять километров? Если бы речь шла об одном дне - выдержала бы сорок и пятьдесят верст, но провести в дороге две-три недели - совсем другое дело. Хорошо, что Яннус уговорил не мчать сломя голову, может, подумал о ней и о Дагмар. Хотя у Дагмар горе, она, видно, в силах идти с мужчинами, свежий воздух и ходьба, кажется, неплохо действуют на нее. Беда, конечно, пригнула Дагмар, но сейчас она вроде бы отходит. Машина свалилась им как благословение с небес, может, и дальше попадутся хорошие шоферы.

- Эстонцы? - спросил у нее водитель.

- Эстонцы, - ответила Мария Тихник. Она ходила в царское время в школу и с обиходной речью вполне справлялась.

- Коммунисты?

- Коммунисты. - Мария Тихник никогда не скрывала, что она коммунистка, даже перед буржуазным судом. С начала и до конца отрицала все, что вменяли ей в вину на следствии и в военном трибунале, но принадлежность к коммунистической партии подтверждала с гордостью.

Шофер широко улыбнулся и продолжал допытываться:

- А немцев эстонцы ждали?

Мария Тихник как бы вспыхнула внутренне,

- Если бы ждали, разве скитались бы сейчас тут, - ответила она, старательно подбирая слова.

- Коммунисты, ясное дело, не ждали, а другие? Народ?

- Коммунисты - это часть народа, - спокойно сказала Мэрия. - Но и другие не скажу, чтобы кидались В объятия.

- В девятнадцатом году эстонцы вместе с Юденичем были под Красной Горкой, потому и спрашиваю, - объяснил шофер.

- И теперь в Эстонии найдутся те, кто готов на запятках у гитлеровцев войти в Ленинград. Но таких немного.

- Ни Гитлер, ни ваши разные в Ленинград не войдут, - заявил шофер и стал сворачивать самокрутку. Делал он это с непостижимым проворством, рука, что держала руль, удерживала в пальцах и клочок газеты, другой рукой шофер насыпал из кисета махорку, сунул кисет в карман и мигом свернул освободившимися пальцами цигарку. Мария Тихник была так поражена ловкостью шофера, что забыла даже, о чем хотела сказать. А собиралась она уточнить ей показалось, будто шофер всех эстонцев под одну белую гребенку стрижет.

Закурив, шофер продолжал:

- Говорят, вы хорошо жили, - то ли утверждая, то ли спрашивая, произнес он.

- В Ленинграде всего хватало, - заметила Мария.

Шофер несколько раз кивнул, 414

- У нас жизнь пошла на лад. Но у вас, говорят, было еще лучше.

- Тот, у кого до сорокового года были деньги, мог купить все, что хотел, но у кого их не было, тому оставалось... - Мария не знала, как сказать по-русски "сосать лапу" или "подтянуть живот", и поэтому закончила: - А у кого денег не было, тог и купить себе ничего не мог. -Ей было обидно, что она не смогла сказать так, как думала по-эстонски.

Шофер оказался разговорчивым.

- И эстонцы, и финны, и ижорцы, и карелы - все одной породы. Угро-финны.

Мария Тихник не поняла до конца, что он этим хотел сказать. На всякий случай произнесла:

- Что угро-финны, это конечно, но языка друг Друга не понимают.

Шофер расхохотался, свободной рукой обнял Марию за плечо, как бы привлекая к себе, и проговорил сквозь смех:

- Ох, мамаша ты, мамаша! Фамильярность шофера Марии не понравилась. Наверху в кузове Альберт Койт снова спросил у

Дагмар:

- Вам не холодно?

- Вы скорее меня замерзнете, - ответила она. - Моя собачья или козья шуба такая теплая...

Юлиус Сярг уставился на Койта, который столь усердно опекал Дагмар. В мыслях он ругал себя за то, что сам не догадался подсадить ее в кузов.

Шофер довез их до Паша-Перевоза и высадил перед райкомом. Если, уж они коммунисты, то и позаботиться о них должен районный комитет.

Сюда явственно доносились пулеметные очереди.

Это было первое, на что все они обратили внимание.