Одна ночь (сборник)

Бубнов смотрит на меня, выпучив глаза в красных прожилках.

— Ты что, с космоса свалился? Он год уже — покойник. Шлепнул какой-то гад ночью вот на этом самом мосту во время дежурства. Поговаривали: кто-то счеты свел. Так и не нашли. Дело темное… Жаль, конечно, Кирюшку. Хороший был парень. Литровку зараз выхлебывал, не морщась…

Мероприятие закончено. Ночь. Все ушли. Я на мосту один — дежурить до утра. Иду к будке. В двух метрах от нее лежит ничком человек в милицейской шинели, сержант. Спина расстрелянная, рваная. Пули легли кучно. Бурая, запекшаяся кора крови. Эх, Кириллов, Кириллов! Ошибки быть не может: это — он.

ЗВЕРЬ АПОКАЛИПСИСА

Задержанный нагло глядел сквозь решётку на сержанта Цымбалова и чесал грязным пальцем голову. Сержант за столом осматривал изъятые у бродяги вещи. Ручка с вечным пером. Сержант покрутил находку у себя перед носом. Вместо капли чернил на кончик пера выползла вошь — громадная, коричневокрасного цвета. Цымбалов выронил ручку. Появление этого зверя Апокалипсиса потрясло своей неожиданностью. Бродяга в стальной клетке теперь неистово скрёб брюхо, от него разило помойкой. Зажав рукой нос, Цымбалов крутнул несколько цифр:

— Эй, срочно машину! У меня убийца! — Затем просунул руку в прутья и опрыснул пленника одеколоном. Получилось ещё хуже — букет из гвоздик и дохлых кошек. Бродяга, перестав чесаться, изумлённо пялился на Цымбалова.

В комнату шумно вошли ещё двое: младший сержант Жмырев и молодая цыганка.

— На, обыщи! — цыганка распахнула дорогое кожаное пальто. Жмырев скинул козырёк, вытер рукавом замученное лицо.

— Денежки на стол.

— Что я — рожаю их? — смуглощёкая, тряхнув серьгами, обиженно застёгивалась.

— Не чирикать! — цыкнул на неё Жмырев. — Отопри клеточку, — сказал он Цымбалову. — Пусть посидит в приятном обществе.

Бродяга был польщён. Просунул лапы и, сластолюбиво ухмыляясь щетинистой мордой, воззвал:

— Эх, обниму, к сердцу прижму! — По чумазой шее ползло насекомое.

Бедная девушка, побледнев, попятилась, из её карманов посыпались толстые пачки денег. Дверь распахнулась от удара сапога. Вступили усачи с автоматами:

— Где убийца?

Цымбалов ткнул в клетку:

— Вот он, красавчик.

Усачи взглянули — усы перекосило.

— Этот? — вопрос прозвучал нетвёрдо.

— Он самый. Даром отдаём. Вам бы, хлопцы, противогазы.

Усачи увели бродягу, подталкивая дулами. Цымбалов вытянул в кресле квадратные сапоги.

— У меня сегодня день рождения, — объявил он.

— Чего ж ты молчал, урод? — Жмырев достал табличку «Обеденный перерыв» и повесил с наружной стороны двери. — Идём, — сказал он Цымбалову. — Мы тут только время теряем.

— Тихо, как в гробу, — заметил Жмырев, озираясь в квартире. — Жену куда дел? Кокнул?

— В ванне сжёг, — признался чистосердечно Цымбалов.

— Зверь! — Жмырев рванул пакет, посыпались зелёные пупырчатые крокодилы. Один пополз, изгибаясь, через комнату и исчез под шкафом. — За твоё здоровье! — кричал Жмырев и лил водку.

Пили, как показалось, недолго. Цымбалов взглянул на окно — непроницаемый мрак. Перевёл взор на бутылку — пусто. Жмырев встал.

— Я скоро. Нога здесь, другая — там, — и пропал. У двери одиноко стояла нога сама по себе. Сапог сморщился, но не чихнул.

Цымбалова разбудил грохот, громкий голос Жмырева. Два усача-знакомца наставили автоматы. Между ними широко улыбался Жмырев. На заднем плане маячила полюбившаяся молодая цыганка.

— Скучно, — объяснил Жмырев. — Сначала мы так катались. Потом я вспомнил: у тебя день рождения. Чего жмуришься? Пить, плясать будем! Пир горой! Ребята, заходи! Будьте как дома.

Заорал страшным голосом магнитофон — певцу сдирали живьём кожу. Усачи мрачно чокались. Цыганочка хохотала, вихляя бёдрами. С улицы донёсся могучий гудок.

— Это Нахуйдоносор! — усач распахнул окно и крикнул: — Чего воешь?

— Я тоже хочу! — жалобно заныл Нахуйдоносор.

— Тебе нельзя, ты за рулём, — возразил усач-автоматчик. — Дежурь на рации.

Барабанная дробь сотрясла дверь, взревел звонок. Цымбалов пошёл открывать. Там стояла старуха-соседка в надетом наспех халате, с молотком.

— Долго будет продолжаться этот ад? — осведомилась она. — Милицию вызову!

— Милиция — мы! — отозвались усачи в расстёгнутых рубахах, таща за ремень автоматы. — Мы ж тебя бережём, ведьма!

Старуха взмахнула молотком и выбила Цымбалову глаз.

— Тьфу на вас! — закричала она разъярённо и скрылась в своей квартире.

— Сваливаем! — возгласил Цымбалов, держась за изувеченную зеницу. — Сейчас эта Иродиада легионы бесов сюда пригонит.

Друзья гурьбой сыпанули по лестнице. Утро, светло. У автоматчика ус закрутился штопором.

— Нахуйдоносор, газуй!

Помчались, воя сиреной и бешено вращая мигалку. Цымбалову сделалось нехорошо. Стоп! Распахнул дверцу.

— Вы, ребята, поезжайте. Я тут воздухом подышу.

— Ключи дай, — попросил Жмырев. — В квартире приберём. — Цымбалов кинул ему связку.

Вернулся с прогулки поздно. Ушибленный глаз заплыл. На звонки не отвечали. Тихо играла музыка. Долго дубасил в дверь кулаком. Наконец, Жмырев, в одежде Адама.

— Цыганочка — высший сорт, — оповестил он, пошатываясь. Цымбалов шагнул в квартиру и не узнал её: везде раздавленные помидоры.