Одна-одинешенька

Кута Стэль была на редкость некрасивой девочкой, высокой и необыкновенно крупной для своих двенадцати лет. Особенно портили ее рыжие волосы, подстриженные на лбу челкой, спускавшейся до самых глаз и закрывавшей даже брови. Заниматься с этой девочкой было сущее наказание, так как она не имела ни малейших способностей к музыке и к тому же вообще была необыкновенно глупа. Несмотря на то что Шарлотта занималась с ней уже полгода, девочка не могла сыграть ни одной самой легкой пьески; впрочем, большим достижением надо было считать уже то, что Кута за это время научилась отличать правую руку от левой.

– Да, эта ученица не делает вам чести! – говорила, бывало, Шарлотте миссис Ватсон. – Судя по ее знаниям, вы плохая учительница музыки, и это может очень повредить репутации моего учебного заведения. А это тем более неприятно, что мать Куты Стэль вращается среди богатых американцев и могла бы обеспечить нам немало учениц!

Раз мать Куты была богата, то, значит, в том, что девочка плохо играла на фортепьяно, виновата была, по мнению миссис Ватсон, только одна учительница! Что могла Шарлотта возразить против этого решительного аргумента?

И вот теперь, сидя рядом с этой девочкой, Шарлотта то и дело повторяла охрипшим от слез голосом:

– Неверно, неверно, Кута!.. Ми, до, фа-диез, соль простое!.. Соль простое – разве вы не слышите, что я вам говорю?.. Обеими руками сразу… Да не ложитесь вы, пожалуйста, на рояль – сидите прямо и считайте! Вы никогда не считаете!..

Как ни была Кута малонаблюдательна, но и она заметила, что учительнице сегодня не по себе.

– Что с вами, мисс? – с участием спросила девочка. – У вас даже голос изменился!

Так как Шарлотта ничего не отвечала, то Кута воскликнула с торжеством, уверенная в своей проницательности:

– Я готова держать пари, что у вас болят зубы! О, это такая ужасная боль – не правда ли?!

Зубная боль была, вероятно, единственным горем, которое здоровой американке пришлось испытать в своей жизни.

– Да, мне очень тяжело!.. Очень тяжело!.. – отозвалась Шарлотта.

Кута так и поняла, что это относилось именно к зубам, и сочувственно сказала:

– Бедная мисс Шарлотта! Вам непременно нужно вырвать его!

И девочка снова принялась за игру, ошибаясь на каждом шагу.

За Кутой Стэль следовали по обыкновению другие ученицы: Китти Клифтон, Роза Стефенсон, Анни Лукк и так далее. Некоторые тотчас же заметили, что с их учительницей происходит что-то неладное, но не решались спросить ее об этом. Другие же, поглощенные своими собственными заботами или малонаблюдательные, не замечали в Шарлотте никакой перемены. А молодая учительница, продолжая заниматься со своими воспитанницами и поминутно повторяя: «Играйте с большим выражением!.. Громче!.. Тише!..», – между тем думала о матери, о старшем брате и о детях, которые на днях должны были приехать… Да, в этот день миссис Ватсон имела полное право быть недовольной своей учительницей музыки, так как она на этот раз исполняла свои обязанности чисто машинально, совсем не отдаваясь им, как обычно, всей душой. Да, несомненно, этот месяц Шарлотта из своих тридцати франков несколько сантимов получит даром!

Но вот, наконец, звонок к завтраку… Шарлотта решила, что она останется в своей комнате и не сойдет вниз, так как чувствовала, что не в состоянии более сдерживаться и непременно разрыдается. Для содержательницы же пансиона это только на руку, если за завтраком будет одним человеком меньше: останется, по крайней мере, его порция.

В изнеможении молодая девушка бросилась на постель и, уткнувшись головой в подушку, горько заплакала. Сокрушало ее главным образом то, что со смертью матери рушились все ее мечты. Ей жаль было не прошедшего, которое было так незавидно, а того счастливого будущего, которое она рисовала в своем воображении.

К счастью, Шарлотта принадлежала к числу тех сильных натур, которые никогда окончательно не падают духом и не теряют надежды даже в самые критические минуты жизни. Подобно здоровому, сильному растению, у которого взамен каждого упавшего листа тотчас образуется новая почка, Шарлотта после всякого удара судьбы способна была снова воспрянуть духом. Так и теперь мысль о трех сиротках, у которых, кроме нее, никого не было на свете, заставила ее прийти в себя и успокоиться: теперь, более чем когда-либо, ей нужно быть благоразумной и запастись энергией. И, хотя ей это стоило огромных усилий, Шарлотта перестала плакать и принялась за свои обычные дела.

День тянулся бесконечно долго… Перед самым обедом молодая девушка получила телеграмму от брата, который извещал ее, что приедет на следующий день. В то время как ученицы безбожно колотили по клавишам рояля, готовясь к следующему уроку, Шарлотта грустно смотрела в окно и, глядя на дома и дороги, занесенные снегом, падавшим крупными хлопьями, думала о брате: «Какая ужасная погода! Как Гаспару теперь, должно быть, холодно ехать! Как он, вероятно, теперь скучает один!.. Но, слава Богу, скоро, очень скоро он будет здесь, со мной!»