Одна осень одного королевства

– Бред! – его кулак с силой врезался в ствол дерева на краю поляны, где смурые ваганты молча собирали свой скудный скарб, готовясь выдвинуться в путь, по принятому ночью плану.

Никто не стал разговаривать с Вильгельмом о произошедшем, понимая, что он и сам сейчас в растерянности. Никто не останавливал его, когда юноша неуверенным шагом двинулся сквозь лесную чащу. Ваганты знали, что он вернётся, что они не имеют права останавливать его сейчас, чтобы не сделать хуже.

Тонкие ветки хлестали по плечам и царапали лицо, но Вильгельма это мало волновало, он шёл вперёд, чтобы не думать ни о чём, и боль помогала ему отвлечься от мыслей. Идти вперёд до тех пор, пока отчаяние в душе не уляжется, пока не отпустит сердце жгучая обида. Не на Мари, не на вагантов, не на самого себя – на стечение обстоятельств, раз от раза заставляющее его идти на безумства и вновь терять полученный результат, будучи уверенным, что желаемое уже у него в руках.

Шаг за шагом, сердце разгоняло кровь, а мысли расплывались в уходящем ощущении бессильной злобы, пока деревья не остались позади, а Вильгельм не остановился на краю обрыва, глядя невидящим взором на алеющий горизонт. Туманное море скрывало от глаз равнину, рождая ощущение бездны под ногами. Мелкие камни и замёрзшая земля, отзываясь тихим эхом, сорвались с края обрыва. Правитель сделал глубокий вдох, холодный воздух обжёг лёгкие, растекаясь по всему телу ощущением нового дня, зарождающегося перед его глазами ослепительно оранжевым рассветом, он закрыл глаза, застыв на миг, и с шумным выдохом упал на колени на самом краю белой пропасти.

«Молитвами наш дух смирен», – прозвучали после тяжёлого молчания мыслей где-то на самой кромке сознания слова военной песни, и Вильгельм взглянул в небеса, сокрытые от взора лёгкой пеленой белых кружевных облаков, понимая наконец, как много неосторожных шагов он совершил не только за последние несколько дней, но и за много-много лет своей жизни. Скольких шагов он мог бы избежать, если бы знал правду о себе с самого начала? Как много можно было бы изменить, умей человек видеть будущее… Но он не умел. Не умел так же, как и вернуть прошлое, которое привело беглого короля в холодное утро на край обрыва, представившегося ему вдруг обрывом собственной жизни. Туманная бездна… в такую же неясную пелену будущего он должен был нырнуть сейчас. Как мала была его жизнь, его мысли, его любовь… Но как много каждый шаг значил в конечном итоге. Он кидался с головой в омут за Мари, а она каждый раз ускользала, словно песок, струящийся золотым потоком сквозь пальцы и разносимый пылью даже лёгким порывом ветра. И вот она сбежала снова. Сердце звало на необдуманный шаг, рвалось из груди, кричало и ныло, но Вильгельм больше не мог позволить себе рисковать ради каких бы то ни было собственных интересов.

«Если будешь относить к своей стране так же ревностно, как к Мари», – слова, которые никогда не произносил давно умерший король Ладлера, засияли в мыслях как путеводная звезда, давая ответ на многие вопросы, пресекая все попытки мечущегося сердца потянуть правителя за собой. Он не запомнил наизусть ни одной молитвы, прочтённой за дни одиночества в монастыре, и сейчас слова, обращённые к Богу, шли от самого его сердца нестройным, спутанным рядом. Всё, о чём просил он в эти минуты уединённого общения со всевидящими небесами – свобода. Свобода для своего народа, для своей страны, всё величие и отчаянную беспомощность которой он ощутил лишь сейчас. Как много требовал от Вильгельма его нынешний титул, раньше не приходило ему в голову в полной мере, и теперь это понимание давило неподъёмным грузом на замирающее в исступлении сердце, с трудом преодолевающее каждое своё сокращение под тяжестью проснувшейся совести.

Он опустил лицо к озябшим рукам, сжимающим в судорожном порыве откровения пожелтевшую, покрытую инеем траву. Губы ещё шептали сами собой слова молитвы, а в мыслях уже прояснялась картина действий, которых требовало от него сложившееся положение вещей. Не рисковать, идти вперёд, доверившись велению судьбы, доказывать своё право на престол и верить в то, что его беглянка выстоит в неравной борьбе с обнажившей клыки властью и, возможно, даже принесёт ему долгожданную победу.

* * *

Монахиня осторожно поправила барбет, одёрнула подол длинного платья и чуть подтянула пояс, затем отошла на несколько шагов назад и быстрым взглядом окинула девушку, отрешённо взирающую на утреннюю дымку за узким стрельчатым окном.