Одна отдельно счастливая жизнь

Самые первые стихи, которые я услышал в раннем детстве, еще до Пушкина, Маршака, Михалкова, были строчки Некрасова, которые читала мне бабушка в своей маленькой комнатке: “Выдь на Волгу, чей стон раздается над великою русской рекой? Этот стон у нас песней зовется – то бурлаки идут бечевой”. В детстве у меня была хорошая память, и я сразу запомнил эти стихи из-за незнакомых слов: “бурлаки” и “бечевой”. Я, правда, больше любил декламировать во дворе или во время гуляния с бабушкой по бульвару другие строчки Некрасова: “Поздняя осень, грачи улетели, лес обнажился, поля опустели, только не сжата полоска одна…” На словах “где ж твой хозяин – не ест и не пьет, червь ему сердце больное сосет…” мне всегда хотелось плакать. В 5 лет я читал уже на публике, во дворе, “Бородино”, “Белеет парус одинокий”, выученные со слов бабушки. Лермонтов нравился мне меньше, чем Некрасов, за исключением стихотворения “Спор”, во время чтения которого я едва сдерживал слезы, особенно на словах “занавесился туманом и навек затих”. Постоянно аплодировали мне дочери нашего дворника Тоня и Нина, две красивые тети, у которых не было своих детей. Обычных же детских стихов я не любил, даже когда научился их читать сам. Поэтому в 1 классе мне учиться было, помню, очень скучно. Я как бы уже сам все это знал. Новыми для меня были только “Сказки” Пушкина, которые нужно было заучивать наизусть.

В МСХШ нам платили, несмотря на трудные послевоенные годы, небольшую стипендию, и я иногда тратил ее на покупку отдельных номеров дореволюционного журнала “Аполлон”. Один из номеров 1914 года со стихами Александра Блока “Рожденные в года глухие…” с собранием старых гравюр сохранился у меня до сих пор. Блока я полюбил с тех пор, как в 1945 году моя воспитательница в детдоме Евгения Васильевна подарила мне свою старую тетрадку с его переписанными от руки стихами и истлевшими засушенными цветами.

Как-то мы с Колей Дмитриевым шли из школы по Арбату, и я случайно купил в букинистическом магазине трехтомник Блока издательства “Мусагетъ” года, кажется, 1911 или 1912. Это был один из счастливых дней моей жизни. Но, к несчастью, книги пропали, вместе с другими первоизданиями поэтов Серебряного века, пока я был в армии. В конце шестидесятых годов увлекся собиранием старых гравюр XVII–XVIII веков на меди. Это было великое искусство особого вида графики, основанного на техническом мастерстве и трудолюбии граверов и рисовальщиков. Портреты, города, репродукции известных картин, географические карты, планы баталий… Продавались они в антикварном магазинчике на втором этаже, рядом с кинотеатром “Метрополь”.

Однажды мне довелось подобрать большую коллекцию из 200 гравюр XVIII века для известного итальянского режиссера Джузеппе де Сантиса, по просьбе начальницы графического отдела, знаменитой Анны Федоровны. У режиссера было много советских денег, и он не знал, на что их потратить. Потом мы пили с ним и его женой кофе с коньяком в кафе “Метрополь” на площади Революции. От тех времен сейчас осталось всего несколько листов, которые висят у нас дома на стенах уже 50 лет и еще не надоели. Когда мы с Таней познакомились, эта любовь к искусству XVIII века нас очень сблизила. Студентка МГУ, Таня писала курсовую работу по творчеству Антуана Ватто и Жана-Оноре Фрагонара. Впоследствии, работая в Министерстве культуры СССР, Татьяна стала одним из авторов “Инструкции по учету и хранению музейных ценностей” 1985 года, которую до сих пор используют все российские музеи.

Со временем наша небольшая квартира стала приобретать некую популярность. У нас бывали Владимир Меньшов, Людмила Чурсина, Евгений Герасимов. Бывали директора провинциальных театров, с которыми я работал, друзья из Управления театров Минкульта СССР – Слава Гронин, Миша Мишаков, Володя Мирский. Душой компании были Галя Гагарина, главный художник ОДМО, и ее муж Саша Денисов – художник, гитарист и певец, тоже как бы человек Серебряного века. Кто-то сказал: “У вас хорошо, потому что это музей, в котором можно веселиться!” Конечно, сам интерьер был очень простой, антиквариата не было – видно, ощущение музея создавали картины на стенах. Впрочем, я думаю, что в Москве и сейчас еще много таких домов, существующих вне времени и пространства, в собственной ауре, сохраняющих традиции открытости и универсальности доброй старой Москвы, которую кое-кто еще помнит.

За туманом далекой Онеги