Одна среди людей

Присев на корточки от навалившейся усталости, я поражалась самой себе, откуда берутся силы трезво мыслить и рассуждать. Впрочем, вряд ли сумбур, что роился в голове, можно назвать трезвыми мыслями. Но все же чувство, от которого я так страстно пыталась избавиться, выкуривая одну папиросу за другой, настигло, пройдя сквозь все клубы дыма – я была лишней и чужой на этом празднике жизни, я не понимала, что происходит, и не хотела вникать в новые веяния революционной реальности. А что до дел сердечных, то каждый, кто соприкасался со мной, оставался у разбитого корыта. Никого я не сделала счастливой, никому не дала радости, даже Ивану, раз он так быстро ушел.

Кто-то потряс меня за плечо и отшатнулся от быстрого взгляда обезумевших глаз.

– Где Иван? – резко бросила я. Красногвардеец как вкопанный стоял рядом. Ему не было и восемнадцати, наверно. Едва пробивающаяся борода, торчала редкими волосиками на лице. Шинель с чужого плеча была изрядно велика и неуклюже болталась на нем, как на пугале.

– Не знаю. Петр ждет вас, – его слова немного успокоили меня, и мы прошли в здание.

Вопреки ожиданиям, там было совсем не как в монастыре. Гул людских голосов заглушал шаги. Внутри явно теплее, чем снаружи. Очередь желающих стать новобранцами растянулась до окон с противоположной стороны фабрики, где за пятью столами сидели измученные бойцы Красной гвардии, записывавшие добровольцев. Глаза стоящих в очереди горели нездоровым блеском воодушевления и предвосхищения чего-то прекрасного и великого. Бородатые мужики переговаривались друг с другом, косо поглядывая на меня и мое совсем не пролетарское пальто. Табачный дым, запах алкоголя, псины, грязи и чего-то еще забивался в нос, заставив меня громко чихнуть. Никто не сказал: «Будьте здоровы», все на секунду посмотрели в мою сторону и почти сразу же отвернулись, вернувшись к грезам о грядущих подвигах, которые непременно сделают жизнь прекрасней. Я смотрела на эти лица и думала о том, какой должна быть идея, чтобы захватить людской разум вот так в одночасье. Однако эти мысли быстро исчезли, как только я завидела в тени одного из станков Петра, облокотившегося о стену и зорко наблюдающего за происходящим. Парень, приведший меня в здание, поравнялся с первым человеком в очереди и, взглядом указав на Петра, сообщил, что дальше не пойдет. Петр, завидев меня, улыбнулся, раскинув руки, приглашая то ли к беседе, то ли к объятиям. На нем была потертая тройка с красной повязкой на рукаве. Начищенные до блеска сапоги сияли еще издали, дымок папиросы медленно вился над головой. Я быстро проскочила к нему. Чьи-то громкие голоса пытались меня было остановить, но заглохли, как только поняли, что я миновала вожделенные всеми столы.

Петр не сделал и шагу мне навстречу, не подыскал стул, чтобы дама села, как всегда делал, работая секретарем Джона. Ничто теперь не выдавало в нем того старого Петра, предлагавшего позаботиться о благе для рабочих.

– Какими судьбами, товарищ Кэмпбелл? А я про вас, кстати, думал давеча, – начал он, надменно щурясь. Говорил он по-русски, даже не намекая на то, что способен изъясняться на французском.

– Где Иван? – я начала с места в карьер.

– Отчего вы так грубы, товарищ Кэмпбелл? Я вот хочу про вас в газете написать, а вы мне про Ивана какого– то, – Петр насмешливо усмехнулся.

– Как его найти? – помню, как я повысила голос и почувствовала на спине взгляды чужих глаз. – Я повторяю, где Иван? Или вы желаете поиздеваться?