Я так и поступила. Странно, что вообще начала рассказывать о полете, ведь на меня это так непохоже. Чувство одиночества среди близких по духу людей со временем нарастало, отчасти от того, что я не могла найти полного понимания с остальными, отчасти потому, что мысли о будущем появлялись настойчиво и постоянно. Конечно, я занималась самообманом. Ничто не длится вечно. Однажды настанет момент, когда хиппи перестанут существовать, а на их место придут другие неформалы. Но дело, как всегда, не в субкультуре как таковой, а в людях, стоящих за каждым абстрактным словом. Мои друзья медленно, но верно покидали уютный мирок.
Когда одна из девушек вдруг забеременела, оказалось, что Курт отец ребенка. Думаю, он принял верное решение – уйти из хиппи и где-то осесть, чтобы начать тихую семейную жизнь – естественное продолжение этой истории. Остальные следовали их примеру. Не каждый находил себе постоянную пару, но все уходили. Одна из тогдашних подруг призналась, что ей надоел неопределенный образ жизни и она хотела бы получить образование. Конечно, дух хиппи и моменты медитации останутся с ней навсегда, но надо уходить. Другая сказала, что ей жаль маму. Та проливала слезы в редкие моменты, когда дочь звонила, чтобы сказать: «Я жива, со мной все в порядке». Одна я готова была продолжать идти в никуда. Помнится, я плакала навзрыд, уткнувшись лицом в мягкий мох и вгрызаясь ногтями в землю от отчаяния и дикого чувства одиночества. Никто не звал меня с собой, у всех были семьи, заботы, усталость от неопределенности. А что было у меня? Только пустота. Пусть из всех хиппи я видела самые причудливые видения…
Мысль вернуться в лабораторию уже давно преследовала меня.
– Что случилось? Я могу чем-то помочь? – сквозь плач, больше походивший на вой, я едва расслышала мягкий мужской голос. Оглянувшись, увидела кудрявого паренька с отросшей щетиной, которую он, видимо, не сбривал из-за прыщей, покрывших лицо.
– Это пройдет, все нормально, – ответила я, хлюпая носом.
– Не заметно. Я тут новенький, вот думаю, остаться с вами или нет. Концерт был классный, да? Какие планы на вечер?
Так я познакомилась со Стивом, который был далек от медитаций, философии хиппи и вообще какой-либо философии. Он пришел, чтобы хорошо провести время и найти девушку. Утешить красивую, рыдающую особу – разве можно найти лучший предлог для знакомства? Потом я поняла, что храбрость Стиву добавляли наркотики, но он был отчаянно мил со мной, и будучи круглой дурой, а может, безнадежным романтиком, я упала в его хрупкие объятия.
Хиппи – бездельники, лишние люди и неудачники, решившие, будто они лучше всех, потому что выступали против войны и считали себя истинно свободными. Однако даже свобода приелась, марши за мир прекратились, а вчерашние герои новостей располнели, попивая пиво на своих верандах, и с грустью вспоминали молодость…
Помню, общаясь со Стивом, я возненавидела хиппи. У Стива все было предельно просто. Его мир состоял из «предков», что зажимали «бабло», и девчонок, на которых это «бабло» тратилось. Еще присутствовали наркотики для поднятия настроения и ненавистная учеба, шедшая раздражающим фоном его размеренной жизни. Стив не понимал, зачем надо носить на голове цветы, путешествовать автостопом и спать в палатках.
– Ты правильно сделала, что ушла от хиппи, – объявил он как-то раз, будучи трезвым. – С ними никакой жизни. Ну вот, ты медитировала, и что с того? Тебе медитация принесла хоть немного денег? Все эти фестивали – рассадник наркотиков. Именно ради них столько народу и приезжает, даже я приехал. Зачем придумывать себе философию? Честно, я не понимаю. Хиппи ставят себя выше остальных, и это отвратительно. Надменные и закрытые, вот какие они. А я простой парень – один из миллионов, и не хочу быть кем-то другим, с философией, высосанной из пальца.
Тогда я согласилась со Стивом. Ощущение в процессе медитаций было интересным, но не более того. Никто из моих друзей хиппи не пожелал поддерживать отношения после распада нашей маленькой ячейки, хотя ни ссор, ни обид не было. Возможно, дело было во мне. Я не смогла по-настоящему сойтись ни с кем из них, но я ведь просила только номер телефона и почтовый адрес для рождественских открыток, не переступая тонкую грань личного пространства.
Теперь мне кажется, что все они хотели забыть это время и меня, как часть периода несбывшихся надежд…
Заныла старая рана.
Меня отвергли, когда я шла к людям с открытым сердцем. Это было сродни подвигу после всех лишений и бегства, что породила война и лаборатория. На миг поверить в людей и получить вместо американских дежурных улыбок стену, за которой никого не найти – это ли не самое жестокое, что могло тогда со мной произойти? Легко сказать «сама виновата» и очень сложно найти силы, чтобы улыбаться и идти дальше в вечность.