Одна в мужской компании

Я встала и оглядела себя в трехстворчатом зеркале в глубине гримерной. Многослойный грим в ярком свете казался слишком кричащим, но я знала, что для камеры это то, что нужно. Мой костюм состоял из черного платья-футляра, дополненного роскошным белым шелковым жакетом, тускло переливающимся жемчужным ожерельем и сверкающими бриллиантовыми серьгами. Подделка, конечно, но блестят, как настоящие. Режиссер и художница по костюмам Ирен Гиббонс сочли это подходящим одеянием для состоятельной француженки, блуждающей по запутанному лабиринту обшарпанных улочек Касбы. Смешно было представить, что богатая туристка вообще поедет путешествовать по алжирскому захолустью, тем более в таком наряде, но Голливуд есть Голливуд.

Единственное решение, которое оказалось безусловно удачным, — это контрастные черно-белые тона моего костюма. Он неотразимо притягивал взгляд, совсем как мое свадебное платье от Mainbocher. Лаконичная цветовая гамма подчеркивала мои темные волосы и бледную кожу, ставшую еще бледнее от пудры, и я знала, что на пленке это будет выглядеть чрезвычайно эффектно. Бесчисленное множество кинолент, которые мы с Илоной пересмотрели, чтобы подтянуть свой английский, научили меня не только правильному произношению. Из американских фильмов я узнала все о законах света и тени.

Я оценивающе взглянула на себя в последний раз, и тут мне на плечо легла рука Сьюзи. Я чуть не подскочила от неожиданности. Американцы держались друг с другом ужасно фамильярно, причем едва ли не с момента первой встречи. Миссис Люббиг и в голову бы не пришло дотронуться до меня, кроме как по необходимости — одеть для выхода на сцену, нанести макияж или уложить волосы. Но теперь я сама стремилась сделаться настоящей американкой и подавила свой австрийский порыв отстраниться от прикосновения Сьюзи.

— Нет, правда, мисс Ламарр, это чума, — хихикнула она. — В павильоне все просто окосеют, вот увидите.

Кто и почему окосеет и при чем здесь чума? По выражению ее лица я догадывалась, что это было что-то вроде комплиментов, но иногда ее манера выражаться ставила меня в тупик.

Я кивнула Сьюзи, чувствуя, что ее похвалы все-таки добавили мне немного, как она сказала бы, куража, и открыла дверь гримерной. Коридор, ведущий к звуковому павильону, показался мне нескончаемо длинным, и каблуки черных атласных туфель стучали как-то слишком громко. Или это просто так кажется от волнения?

Вскоре стук моих каблуков потонул в жужжании аппаратуры и низком гуле голосов. Мое появление на съемочной площадке не произвело никакого фурора. Вокруг кипела работа: плотники, рабочие сцены, реквизиторы, актеры и статисты с азартом делали свое дело — воссоздавали настоящий североафриканский город здесь, в павильоне, в Америке. Мне были не в новинку театральные декорации, но эта сложная конструкция была не похожа на те, с которыми я имела дело раньше в спектаклях и в кино. Она казалась огромной и очень реалистичной. И я растерялась.

С чего я взяла, что моего коротенького опыта в европейском кино будет достаточно, чтобы вписаться в Голливуд?

Когда никто так и не удостоил меня вниманием, я набралась смелости и направилась к седовласому, суровому на вид мужчине, вокруг которого, казалось, и кипел весь этот неугомонный улей. Может быть, он мне что-то подскажет. Он поднял глаза, оторвавшись от довольно жаркого спора с оператором, и уставился на меня. Наконец он воскликнул:

— А вы, должно быть, и есть наша Габи?

С облегчением от того, что меня узнали, я протянула ему руку. По его властной манере говорить я догадалась, кто он.

— Это я, сэр. А вы мистер Кромвель?

Мы пожали друг другу руки, и он сказал:

— Да, это я. Но, пожалуйста, зовите меня Джон.

— И вы, пожалуйста, зовите меня Хеди. Я рада, что мне выпала честь стать вашей Габи.

Мистер Кромвель оглядел меня с ног до головы.

— Вы действительно неотразимы, как и уверял Майер. И это хорошо, потому что мы имеем на вас большие планы в этой сцене.

Это заявление о «больших планах» на Габи меня порадовало и обнадежило. Сюжетная линия «Алжира» изобиловала приключениями и загадками, но моя героиня в самых интересных сценах даже не появлялась: она была всего лишь «запретным плодом» для главного героя, похитителя драгоценностей Пепе. Такой подход меня не удивил: женские роли в Голливуде были по большей части декоративными, но возможность добавить Габи фактуры и живости была заманчивой, хоть и неожиданной. Я уже рисовала в своем воображении сцены, где она будет участвовать в поисках сокровищ, а не сидеть молча, лишь для того, чтобы украсить картину своим присутствием. Но, что бы ни вышло из моей роли, сам размер съемочной группы и количество подсобных рабочих напоминали о том, что следует быть благодарной за предоставленную возможность.

— Я очень рада это слышать, мистер Кромвель… то есть Джон. У меня есть свои идеи о том, как можно оживить образ Габи, и мне бы очень хотелось обсудить их с вами.

Брови Джона недоуменно сошлись над переносицей, но он ничего не ответил прямо на мое предложение.