Одна в мужской компании

— Ладно, вот что: давайте-ка познакомим вас с нашим кинооператором, Джеймсом Вонг Хоу. Он для вас задумал кое-что особенное.

Мы прошли через весь павильон в угол съемочной площадки, где уже был выстроен узкий переулок карликового размера, из искусственной глины. Невысокий китаец в берете и шейном платке отдавал распоряжения двум операторам по поводу расстановки оборудования и троим рабочим сцены, сидевшим на крышах глиняных домов, по поводу углов освещения.

— Джимми, а вот и наша Габи, — окликнул его Джон.

Мистер Хоу повернулся к нам.

— А, мисс Ламарр. Мы вас ждали. Сцена подготовлена для вашего первого эпизода.

— Ну, ты свое дело знаешь, Джимми. Оставляю ее в твоих надежных руках, — сказал Джон и ушел обратно в другой конец павильона.

— Вы готовы? — спросил мистер Хоу. Он не предложил называть его Джимми.

— Я знаю свой текст для этой сцены, мистер Хоу, но, к сожалению, у меня не было времени порепетировать с коллегами. И Джон упомянул, что у вас есть новые планы для этой сцены, но я не знаю какие.

— Пусть это вас не заботит, — ответил он успокаивающим тоном, словно говорил с оробевшим малышом. — Наши планы не потребуют от вас долгих репетиций.

— Ясно, — медленно проговорила я. Я все еще не очень понимала, чего мистер Хоу от меня ждет.

— Прежде чем снимать сцену со всеми статистами в кадре, нужно позаботиться о том, чтобы все камеры и освещение были установлены как следует. — Он взял меня за руку и поставил посреди переулка, на ступеньку, отмеченную лентой с буквой «X». — Я придумал для вас специальное освещение: свет будет падать сверху и отбрасывать четкие тени на ваши симметричные черты. Я ношусь с этой идеей много лет, но у меня никогда не было актрисы с таким идеально правильным лицом, как у вас.

— Спасибо, мистер Хоу, — ответила я, хотя его замечание звучало не как комплимент, а как простая констатация факта. Он приподнял пальцем мой подбородок, чтобы рассмотреть лицо под разными углами.

Потом отступил назад и велел:

— Стойте неподвижно. И приоткройте рот — так, чтобы это выглядело соблазнительно, но чтобы зубы не были видны.

Я встала так, как он просил, замерла в неподвижности и стала ждать. Мистер Хоу приказал операторам и рабочим сцены слегка переставить оборудование, а затем оператор навел на меня объектив центральной камеры. Я не двигалась, и для меня было совершенно непостижимо, что можно найти интересного в такой сцене.

Минуты медленно ползли одна за другой, а я все думала, что же Габи будет делать дальше. Что это за «большие планы», о которых говорил режиссер? Не может же быть, чтобы весь мой эпизод сводился вот к этому.

— Может быть, стоит в общих чертах обговорить, что Габи будет делать дальше? — спросила я, когда прошло, по моим подсчетам, уже десять минут.

— О чем это вы, мисс Ламарр? — отозвался мистер Хоу из-за объектива.

— Джон Кромвель упомянул про «большие планы». Разве не нужно отрепетировать движения для этой сцены?

— Мисс Ламарр, имелся в виду этот длинный крупный план с тщательно продуманным освещением и операторской работой — вот о чем шла речь.

— Но я же ничего не делаю. — Я была совершенно обескуражена.

— Вам и не нужно ничего делать, — сказал мистер Хоу, и в голосе его слышалось явное раздражение. Я почти слышала, как он думает: «И зачем эти идиотские вопросы? Почему она не может просто сделать как ей говорят?» — Замысел режиссера — представить вас, воплощение женственности, как шифр, как тайну, которую должен разгадать Пепе — и зрители вместе с ним. А вы наверняка и сами понимаете, что лучший способ для женщины вызвать желание разгадать тайну — это быть красивой и молчать.

Молчать. Снова молчать. Я рассталась с Фрицем и его миром не в последнюю очередь потому, что он хотел видеть во мне только немую, покорную оболочку. Хоть я и понимала, что мечтаю о чуде, я все же надеялась найти здесь что-то большее. Но оказалось, что Голливуду нужно то же самое.

Глава двадцать девятая

13 марта 1938 года

Лос-Анджелес, Калифорния

Сьюзи помогала мне снимать черное вечернее платье и жемчужное ожерелье после пересъемки эпизода из «Алжира» — момента, когда Габи и Пепе впервые увидели друг друга. В этой сцене, как и во многих других, я должна была долго сидеть без движения перед камерой, не отрывающейся от моего лица. Я уже немного освоилась на съемочной площадке, меня смущали только эти длинные неловкие паузы, когда остальным актерам приходилось стоять в стороне и ждать, пока камера мистера Хоу отснимет меня. Все время, пока текли эти нескончаемые минуты, я пыталась ощутить тот прилив силы, который всегда чувствовала на сцене, чтобы сделать характер Габи фактурнее и интереснее, и надеялась, что это будет заметно на экране. Но волей-неволей я чувствовала, что меня низводят до роли манекена в магазине.