Одна зима моего детства

У деда в эти дни произошел инсульт. Теперь он лежал совсем не вставая, и очень плохо говорил (почему-то его могла понять только я). Он стал меня подзывать и показывать знаками и мычаньем, что бабушка ему не дает хлеба, а съедает его порцию. Бабушка сердилась и загораживала ширмой угол, где лежал дед. Но я, как юный борец за справедливость, стала ее контролировать и следить, чтобы он получал свой кусочек полностью. Я размачивала этот хлеб в воде и кормила деда. Бабушка выразительно крутила пальцем у виска и шептала: «Лучше съешь сама».

Думаю, что, поступая так, бабушка не желала деду зла. Просто она была уверена, что он не выживет. Ведь жизнь тогда постоянно ставила людей перед жесточайшим выбором, создавая ситуации, когда любое решение могло быть либо самоубийством, либо смертным приговором кому-нибудь другому.

Женька и близнецы

После того как в наш дом попал снаряд и во многих квартирах вылетели стекла, к нам в одну из комнат перебралась семья со второго этажа, где все окна оказались разбитыми и дыры нечем было заделать. Молодую женщину звали Лида, она работала на хлебозаводе. Ее шестнадцатилетний сын Женька, щуплый парнишка небольшого роста, выглядевший младше своих лет, учился в ремесленном училище при одном из заводов. Еще были две девочки — близнецы лет примерно трех (я не помню, как их звали). Муж Лиды был на фронте.

Лида работала сутки через двое. И когда она была на работе, а Женька уходил в ремесленное, девочки оставались одни. Они почти не вставали и не разговаривали, просто лежали с закрытыми глазами. В такие дни к девочкам заходил кто-нибудь из нас, чтобы подбросить чурок в буржуйку или дать им воды и хлеба.

Я тоже приходила и старалась их занять. Я сидела около их кровати и читала вслух что-нибудь из найденных в квартире довоенных детских журналов «Еж» и «Чиж». Девочки совсем одинаковые, с беленькими кудряшками, в белых платочках на головах, лежали рядом и не всегда даже открывали глаза. Но когда я замолкала, они начинали поворачивать головки, и я понимала, что они слушают. А может быть, им просто нужно было слышать чей-то голос и чувствовать, что они не одни.

Женьке было жалко сестричек, и он, несмотря на то что его завод был далеко, каждый день через весь город приходил домой и приносил им в баночке «суп» (баланду из муки с водой) и пару ложек какой-то каши, отрывая это от своего рабочего пайка. Ремесленники, кроме того что учились, работали на заводе. Кто был мал ростом, тому подставляли под ноги ящики. Им давали за это рабочие карточки и кормили чем могли в заводской столовой.

Женька был крайне истощен. Еда в столовой ремесленного училища, эти жалкие крохи, да хлебный паек — вот и все его питание. У Лиды не было накоплений с довоенного времени и не было дорогих вещей, а потому не на что было купить или выменять еду в дополнение к пайку. А ни хлеба, ни продуктов все не выдавали — совсем ничего! Даже курево Лида не могла выменять, потому что курила сама. Дети угасали, и она ничем не могла им помочь.

Работая на хлебозаводе, Лида, видимо, могла там есть хлеб и не голодала, но вынести не могла ничего. Хлебозаводы охранялись как военные объекты. Если бы ее поймали с хлебом в то суровое время, то, наверное, могли бы и расстрелять. Лида очень переживала за сына, что он приходит каждый день и тратит силы на ходьбу, хотя мог бы ночевать в общежитии. К тому же он еще больше недоедает, принося сестричкам часть своего обеда. Лида говорила моей маме: «Хоть бы Женька остался жив! Эти уже не жилицы, у них голодный понос начался».

В Ленинграде все хорошо знали, что такое голодный, или кровавый, понос. Это последняя стадия истощения, когда желудок уже не воспринимает никакой пищи, отторгает все. Вскоре эта стадия началась и у Женьки.

К вечеру 21 февраля, судя по папиному дневнику, по радио объявили о выдаче завтра жиров и крупы. Жиров — рабочим по 150 гр и остальным по 100 г. Боясь, что всем может не хватить, мама с Лидой договорились идти в очередь в половине пятого утра, не дожидаясь окончания комендантского часа. У соседки к тому же, как работающей в смену, был специальный пропуск. В этот день Женька против обыкновения с завода не пришел, и Лида за него не так сильно переживала.

Когда назавтра еще почти ночью мама с Лидой в темноте ощупью спускались по лестнице, на площадке второго этажа они наткнулись на лежащее тело. Лида чиркнула спичкой и увидела своего сына Женьку. Он лежал у двери их бывшей квартиры, привалившись к стене. Уже холодный. В руке сжимал нитяную сумку с баночкой супа.

Лида так завыла, что проснулись все.

Потом она с маминой помощью затащила Женьку в их нежилую теперь квартиру и… пошла стоять в очередь.

Лида попросила папу отвезти Женьку на сборный пункт. За это она дала мне хлеба, полученного по Женькиной карточке.