Одна Зима на двоих (СИ)

Сандалии, пережившие не одну смену рабских ног, выглядели отвратно. Кожаные ремешки растянулись, подошва местами была стоптана почти до дыр. Да и размер был больше того, что носила Ким.

— Жди меня здесь! — процедил сквозь зубы Хасс и ушел, оставив ее в полном замешательстве.

Здесь это где? На лавке возле чана? Или можно вернуться обратно в шатер?

Немного потоптавшись на месте, Ким все-таки прошла к своему сундуку, села на край и без особого интереса осмотрелась. Ничего нового не появилось, разве что на столе остался один кривой нож, а перевязь с оружием пропала. На подносе стоял кувшин с водой и тарелка с темными лепешками.

В животе уныло заурчало. Вчерашняя баланда провалилась, и сосущее чувство голода медленно набирало обороты. Интересно, если она утащит одну маленькую лепешечку, кхассер заметит это? Рассердится и накажет?

Проверять благосклонность Хасса на своей шкуре не хотелось, поэтому Ким тяжело сглотнула и отвернулась от стола, тут же зацепившись взглядом за идеально заправленную постель. Тут же начало калить щеки, и даже уши запекло, а смятение становилось все сильнее, потому что мысли в голове крутились странные, непонятные, тревожные.

Кхассер вернулся быстро. Вошел в шатер уверенным пружинистым шагом и сунул ей в руки новые сандалии:

— Надевай.

Мягкая обувь пришлась в пору. Ремешки плотно обхватывали тонкие щиколотки и поднимались вверх по икрам почти до самого колена, а маленькие аккуратные пальчики оставались открытыми и притягивали к себе мужской взгляд.

Хасс смотрел на них, не отрываясь. В очередной раз жгучая волна поднималась где-то на задворках, разрасталась, угрожающе набирала силу, грозя снести все на своем пути.

Он недовольно оскалился и поднял взгляд на ее лицо, как раз в тот момент, когда Ким украдкой поглядывала на хлеб.

— Ты голодная?

— Нет, — она тут же отвернулась.

Глупая бродяжка пыталась соврать, в то время как урчание ее живота говорило об обратном.

— Иди, ешь. — Хасс сокрушенно покачал головой, — Притащил еще, на свою голову.

— Так отпусти, — зеленые глазищи посмотрели на него равнодушно, без особой надежды, — Я уйду, и ты больше никогда обо мне не услышишь. Обещаю.

— Иди. Ешь, — повторил с нажимом, — не испытывай мое терпение.

Ким молча прошла к столу и взяла с тарелки самую большую лепешку. Кхассер наблюдал за тем, как она ест, пытаясь не торопиться несмотря на то, что очень голодна. Как откусывает небольшие кусочки и запивает свежей водой. Как блестят влажные губы.

Наткнувшись на его пристальный взгляд, Ким замерла. С трудом проглотила уже откушенный кусок, а остатки положила обратно.

— Спасибо.

— Почему ты не доедаешь.

— Я больше не хочу.

Ее упрямство бесило. Не хочет есть? Пускай ходит голодная!

— Идем!

Лагерь уже давно проснулся. Голоса, лай собак и ржание вирт смешалось в один сплошной гомон. Кто-то уезжал, кто-то возвращался с дозора, кто-то сновал с неотложными делами. Несмотря на то, что солнце еще только оторвалось от кромки леса, маячившей на горизонте, уже было душно. День обещал быть жарким.

Возле входа в шатер их поджидал угрюмый хвелл. Он стоял, опустив коматую голову и сцепив за спиной сухие натруженные руки.

— Отведи ее к Орладе, — на ходу обронил Хасс и пошел дальше, не сбавляя шага и не оборачиваясь.

Ким смотрела ему вслед вплоть до того момента, как высокая фигура скрылась между шатров, а потом уныло поплелась за прихрамывающим старым рабом.

Он был молчалив и замкнут, в его глазах не осталось ни огня, ни желания бороться, только смирение и обреченная тоска. Рядом с ним было неудобно, как-то горько, а еще страшно, потому что одолевали мысли о дальнейшей судьбе и о том, не станут ли со временем ее глаза такими же грустными и безучастными ко всему, что происходит вокруг.

Старик неспешно вел ее по узким пыльным проходам и порой казалось, что он даже не помнил куда идет. Останавливался, озирался по сторонам, словно не понимал, где находится, потом досадливо вздыхал и шагал дальше. Ким молчаливой тенью шла следом и, пользуясь тем, что ее провожатый витал в своих мыслях, заглядывала в один проулок, в другой, поспешно оббегала вокруг шатров, мысленно составляя карту лагеря. Все это могло пригодиться потом, во время побега.

Шмыгнув в очередной отворот, она выскочила на небольшую пустынную площадку. Здесь не было ничего, кроме трех высоких столбов вбитых в землю. На разной высоте к ним крепились массивные железные кольца, а на них — цепи. Они лениво покачивались и чуть слышно звенели, задевая звеньями друг о друга.

Два столба были пустыми, а возле центрального на вытянутых руках был подвешен человек. Его ноги едва касались земли, голова безвольно склонилась вперед, а над разодранной спиной, покрытой коркой запекшейся крови, кружил целый рой мух.

Ким зажала себе рот руками, но отвести взгляд так и не смогла.

— Куда ты пропала? — старый раб был недоволен, что пришлось за ней возвращаться.

— Здесь… — она слабо махнула рукой, указывая на столб и бесчувственного пленника.

Раб равнодушно смотрел на несчастного:

— Он провинился. Заслужил. Идем.