Однако, псих

Мостик через ручеёк, зелёные низкие деревья, похожие больше на кусты, чем на «привычные» для меня деревья. Дорожки здесь ровные, чистые, на немецкий манер. Автомобили тут редко встречаются, и я иногда забываю, что в этом районе движение левостороннее. Зайдя за тёмную калитку участка с ухоженным газоном, я встретился с немцем. Француза не было.

Ровно в 17:00 брат англичанина открыл нам дверь. Лицо его мне не понравилось. Он был похож на англичанина со скрюченным носом и бородкой.

– Привет, математик, – брат протянул мне руку. «Может, он неплохой человек?» – подумал я. Мы вошли в уютное помещение с ковролином, сзади ко мне с сигаретой в зубах подошёл француз.

«Привет», – шепнул я. Француз ничего не ответил, а просто пожал мне руку. Я раньше не был в английских домах. Я знал, как они выглядят примерно (из книжек) и осматривался, как бы проверяя, всё ли на месте.

Что-то больно дёрнуло меня. Это был дикий гогот из гостиной. Неприятный. Похабный. Я вошёл в комнату, откуда доносился этот рокот. На четырёх стульях-шезлонгах расселась компания. Орал на весь квартал брат англичанина. Он просто визжал, как свинья. Одной рукой он держал неоткрытую бутылку с пивом, а второй накидывал себе в рот какую-то сухую смесь, типа закуски.

– Давай, ещё постой, – я увидел, что брат англичанина обращается ко мне.

Рядом с французом было не занято сиденье, и я был рад, что находился подальше от остальных. Каждый уже сидел с откупоренной бутылкой и дымящейся сигаретой в руке. Как я и ожидал, начались «мусорные» разговоры. Сплетни, поношения, глумления, грубые шутки, дилетантские мнения, не принимающие никакой критики и основанные не на доводах, а на тупом повышении тона.

Немец ждал возможности вставить что-то умное в разговор, когда говорили другие. Как только англичанин ошибался из-за своего вранья, или его брат оступался, потому что был тупицей, немец блистал самодовольно знаниями, которым все вроде удивлялись. И слово «гений» я нередко слышал в его адрес. От такого театра мне захотелось потушить их сигареты о свои глаза, а уши залить их пивом.

Англичанин врал, что шёлком шил, потому что, когда он говорил правду или выражал собственные мысли, не заискивая, его переставали слушать. Я видел ужас в его глазах, когда он ошибался подобным образом: страх за то, что тебя выгонят из группы, хотя я бы о таком лишь мечтал. Англичанин лгал даже тогда, когда на то не было причины. И от такого вранья на моей голове дыбом встали волосы, которые я чуть не начал рвать прямо при них.