Однако, псих

У меня есть тело, но нет самого главного. Сердца. У меня есть грудь с накачанными мышцами. У меня есть рёбра. Но если извлечь их и порыться внутри, то не найти наиболее значимого – души. И я понял, я наконец понял, что мои твердые внутренности были заменены жидким одиночеством, которое сочилось из меня каждый раз, когда мне причиняли боль.

Но однажды кожа не затянулась, я начал кровоточить, окровавленными кистями вытирая слёзы на лице. Мои элегированные внутренности начали плавно выпадать из моего тела. Я пытался их вставить обратно, вернуть, но они выскальзывали из рудяных рук, как мыло, и оставались на земле. И весь выпот, вырабатывающийся из моих жизненных сил, начал выливаться наружу.

6,5 недель после катастрофы

В тот день, когда я задумался над этим вопросом, «Что есть счастье?», я понял, что не могу на него ответить. А тот день, когда я спросил себя: «Счастлив ли я?» – был днём катастрофы. Это был день двойного перерождения и двойной смерти.

Я это понял! Спустя долгое время я всё-таки осознал! Я думал, что учёба даёт мне счастье. Я думал, что от самой жизни исходит счастье.

7 недель после катастрофы

Когда ты догадываешься, что одинок, ты видишь, что люди вокруг тебя не одиноки. Они жизнерадостны. Они шумят, веселятся и помогают друг другу. Но я-то знаю, что это взаимовыгодный паразитизм. Он ослепляет людей: вытаскивает из глазниц человека его глаза вместе с артериями и начинает острым ножом резать глазное яблоко на тонкие дольки, будто картофель, не позволяя этому человеку разглядеть, что существуют те, кто не является звеном этого мутуализма и кто испытывает рядом с ним горе.

***

Вана я не видел уже бог знает сколько. Я боролся с химией, как мог, и пытался ещё подрабатывать. Времени у меня, понятное дело, не было.

Я сдавал лабораторную работу своему преподавателю глубоким вечером.

– Патуста? Простите… Патусот? У меня есть один ученик – Патуста. Не обижайтесь, пожалуйста.

Он принял мою работу, поставив «успешно» напротив моей фамилии, и я спустился по главной лестнице в холл. В холле было тихо. Сторожа оторвались ото сна, увидели меня и опять задремали. Я взял пальтецо и вышел на улицу.

О, это блаженное чувство завершения дня, когда не надо больше ничего делать! Я потянулся, крепко вдохнул воздуха, чтобы зычно зевнуть, но не зевнул, потому что услышал знакомый голос.

Я взглянул налево и увидел двух человек, говоривших по-французски. Я прислушался:

– Для чего ты изучаешь la télépathie? – это был Ван. Он держал в руке сигарету. Когда он успел начать курить, я не понял.

– У меня есть свои цели, – француз покончил с одной сигаретой и поджёг новую, – у тебя мёртвое лицо, – в голосе француза не было ни энтузиазма, ни безразличия. Я удивился, что так вообще можно звучать.

– Да. Будто бы ты смотришь на жизнь через поляризующий экран, пропускающий только плохое. Либо ничего не чувствуешь, либо боль.

– Причины?

– Одиночество и стресс.

– Всё? – француз спрятал окурок в портсигар и продолжил. – Ты в депрессии.

– Я в курсе, – Ван докурил и достал новую сигарету. Француз последовал его примеру.

Некоторое время они просто молчали.

– Ты никогда не чувствовал себя одиноко? – поинтересовался Ван.

– Чувствовал.

– А есть у тебя друзья?

– Зависит от определения понятия слова «друг», – француз выпустил дым.

Ван спросил:

– Почему ты до сих пор общаешься с компанией?

– Посмотри на себя, – француз сильно сверкнул головкой сигареты.

Они снова помолчали. Теперь начал француз: