Однажды…

– Дурдом… – пробормотал Прилизанный. – Все общество дурдом! Чего тут я нервничаю?

– Правда, чего? – тут я не выдержал. – Разве, что в дурдом его превратили вы сами, “ваше величество” – большой чиновник. И теперь, вдыхая каждодневную его вонь, думаете, как скоро детей своих вывезти. Такой вот парадокс.

– Все, будем слушать, – пресек взрывоопасную перепалку Арзуман и выразительно посмотрел на Длинного.

Тот массировал большим пальцем висок. Кажется, потерял нить рассказа.

– Расскажите, как сложились ваши отношения с Корейцем? – подсказала Гюлечка. – Вы же, можно сказать, спасли его. Наверно он вас нехило отблагодарил?

– М-да… Он меня живым оставил. Я в принципе доволен.

– И все? – удивленно, Аталай. – Да он просто…

– Не надо! – перебил Длинный. – Не судите, если в теме не смыслите.

– Но вы провернули такое дело! – воскликнула та. – Они просто обязаны были вас простить!

– Вы не понимаете… – Длинный на миг умолк. – То, что я спас Корейца не имело никакого значения, если я… как бы… оказался предателем. Он не пощадил даже своего учителя, человека, с которым в Организации сделал первые шаги. Что тогда я?

Казанцев… Вот, я думаю: что стало бы, если б Кореец его простил?

И прихожу к единственно приемлемому ответу: да ничего хорошего. Это создало бы опасный прецедент. Оба они это понимали. И потому Казанцев так безропотно застрелился. Ничего личного.

– Но, тебя-то, братан, он все-таки пощадил? – это Бакинец. – Ведь не призрак же, черт, с нами говорит?

Длинный задумчиво посмотрел на него. Видно было, вспоминал…

Глава XIX

– Я встретился с Корейцем через месяц после изложенных событий. В том, что мы встретимся именно в этот день, я был почти уверен.

Мансур родился 27-го мая. Он всегда шутил на тему своего рождения. Мол, потому и всю жизнь маюсь. И в жизни, и в любви.

Смотря на гранитный монумент покойного, я вспомнил об этом. Действительно, у него не было какой-либо определенности. Жил не в своем доме, имел чужую жену, дочь воспитывала родня, а сам являлся по существу придатком своего друга – его образа жизни, интересов, задач… И погиб так же бестолково, во имя этих долбаных задач… Извини, Господь, сужу о твоем начертании, душа болит.

Кладбище в это время года пахло полевыми цветами и запахом весны. Я стоял в стороне и молча наблюдал, как цыгане копошились рядом, каждый стараясь внести лепту по уходу могильного участка, деревьев, огромной надгробной плиты, на которой вольготно сидящий в роскошном кресле, с большим перстнем на среднем пальце, был изображен их Альмансор.

Я вспомнил Артура. Тот тоже был изображен в кресле, и, кажется, тоже с перстнем. Какой-то потусторонний бандитский ритуал.

Надо завещать, чтобы меня, когда наступит время, изобразили хотя бы лежа на поляне. Или на лощади. Да хоть на качелях!

Да, и без этого вульгарного кольценошения.

У Мансура улыбка была дерзкая, вызывающая. И теперь он со своей ухмылкой как будто подтрунивал. Тех – считавших его прочитанной книгой. Что вы знаете о смерти, как будто спрашивал он, вы не умирали. И не умничайте, неизвестно, кто из нас мертвее.

Цыгане пришли чуть ли всем табором. Велика была их любовь к почившему здесь. Я лишь поверхностно был осведомлен об их отношениях. Мне после рассказали, как Мансур защитил тогда табор от беспредела кавказских и славянских этнобанд, опутавших, как паутина Москву конца 80-ых, начала 90-ых. Как он тогда привел цыганских старшин к Корейцу, и они вошли под покровительство Организации. Как Ким с их подачи организовал наркоплантации и лаборатории на оккупированных армянами землях, и как запустили новый трафик по северным территориям Азербайджана, парадоксально объединив две враждующие стороны – сепаратистов Карабаха и должностных лиц из среды азербайджанской военщины, их покровителей.

Деньги потекли рекой. Через короткий срок цыгане Богдана уже имели в разных уголках России, преимущественно в Подмосковье и Ставропольском и Краснодарском краях, свои собственные каменные дома с большими дворами, где селились родственными коленами. Запустив свободный капитал на рынок, цыгане основательно освоили и табачную сферу, конечно, в том объеме, который им отвели конкуренты под натиском организации Корейца.

Цыгане народ благодарный. Никогда ни один цыган не забудет добро и постарается ответить взаимностью. А после, как Мансур породнился с ними, женившись на их соплеменнице, он стал для цыган не только своим, но и кровно своим…

Все началось с романтической встречи с худенькой и гибкой как эфа девочкой, которая покорила его сердце своей дикой красотой и необузданным нравом.