А в следующую секунду Киллиан подходит сам, оказывается рядом так быстро, что я даже не заметила его движений. Меня целуют: в щеку, в висок, в губы — настойчиво, влажно, горячо. Не глядя надела на его палец кольцо — мне показалось правильным, чтобы Киллиан тоже имел его, как доказательство, что тот целиком и полностью принадлежит мне. А я ему (как он сказал?) — давно и, наверное, навсегда.
Меня крепко прижимали к себе: собственнически, тесно, как будто я могла исчезнуть. Одним только поцелуем Киллиан выбивал из меня весь воздух, заставляя сердце колотится так бешено и так рвано, что я всерьез испугалась за свое здоровье. Мне не дали сказать и слова, подняли на руки, развернули спиной к столу и уложили прямо на бумаги.
— Ария, — выдохнул Киллиан хрипло, прижимая меня ближе. Я на миг испугалась, когда почувствовала чужое дикое возбуждение через ткань юбки, но быстро сдалась под напором непрекращающихся поцелуев.
Трудно не понять, насколько Киллиан нетерпелив до ласк и прикосновений: он смотрел на меня жадно, а зрачок заволок светло-серую радужку — там снова горела бездна. Я уверена, Киллиан видел тоже самое — и мое безумие, и желание, разрывающее изнутри. Мужчина спустился ниже, поцеловал мою шею. Прикусив кожу, из-за чего я вскрикнула, спустился влажными поцелуями еще ниже: на сгиб плеча, на ключицы…
— Господин Аспид, — вдруг раздался голос госпожи Луиз. Женщина тут же ойкнула, а я моментально залилась краской, осознавая за каким занятием нас застукали.
А Киллиану все равно: он довольно мурлыкнул мне в шею, наслаждаясь моей робостью и краснотой кожи, впился в бедра еще сильнее, наверняка оставляя на них синяки и холодно приказал, не прекращая выцеловывать бьющуюся жилку на шее:
— Позже, Луиз.
— Киллиан, — испуганно прошептала я, сгорая от стыда. — Отпусти. Сейчас же!
И безапелляционное:
— Нет.
Я уперлась руками в каменную грудь, но куда там!
— Но господин Аспид, — совсем уж дрожащим голосом пролепетала домовая. — Вас ожидает советник Кан.
— Подождет. Выйди. Живо.
Киллиан поддел ладонью мою шею, притянул лицо ближе, вдыхая запах моих волос, поцеловал висок, зажмуренные глаза, губы…
— Но там… там чрезвычайная ситуация…
Киллиан тяжело вздохнул и отстранился, наконец-то дав мне нормально вдохнуть воздуха. У меня горело все: вплоть от кончиков ушей до самых пальцев ног. И мужчине это невероятно нравилось: его глаза стали совсем черные, когда он оглядел учиненный им беспорядок.
Волосы ужасно растрепались, губы распухли от поцелуев, юбка задралась… и приоткрывала кружево чёрных чулок, обтягивающих мои бледные бедра. Киллиан расставил руки по обе стороны от меня и впился пальцами в стол. До побеления кожи, до скрежета ломаемого дерева!
— Это что такое, Арриия?! — тихо спросил мужчина, мрачно разглядывая мои ноги.
— Чу-чулки, — испуганно ответила я, напрочь позабыв о госпоже Луиз. Потому что по окну стремительно начал бить град, а по стенам пополз иней! И вдруг стало как-то очень-очень страшно — мага напротив постепенно поглощала тьма.
Киллиан прикрыл глаза, глубоко душа. И спустя несколько секунд оглушающей тишины, меня безмолвно подняли на руки и понесли на выход.
— До свидания, госпожа Луиз, — смущенно пробормотала я домовой, мимо которой мы проходили.
— До свидания, госпожа Ария.
Лица домовой я не разглядела, но была уверена: та тихо и задушено смеялась!
— Чулки, — хрипло повторил Киллиан, стремительно спускаясь на первый этаж. И следующие его слова прозвучали как-то угрожающе: — Как только я вернусь, ты обязательно покажешь мне их, душа моя!
— Оообязательно? — мой язык заплетался. Щеки горели, а еще я мысленно проклинала Энни с ее превосходными модными идеями!
— Обязательно!
Меня выбросило в Гоэль максимально незаметно — секунда, и я уже валялась у себя в кровати: такая же красная, как атласная ленточка от подарка.
Зимний воздух был на редкость теплым и серым; туман легким поцелуем коснулся его щеки. Когда господин Кан приблизился к лошади, она наклонила голову, будто признавая в нем своего хозяина или даже друга. Черная лошадь изучала мужчину большими одухотворенными глазами, и советник короля задумался о другом взгляде — непроницаемом, белом, наполненным такой же пустотой, как пространство меж звезд. Что его пугало больше всего? Была ли то смерть или же нечто более ужасное — всепоглощающая бездна, не знающая ни пощады, ни человеческого тепла?
А когда-то