— До завтра уже затянется, вот увидишь.
— Почему ты так хотела мне помочь?
Застигнутая вопросом врасплох, Мита так и осталась сидеть на коленях. Ее руки сжались в кулаки.
— Ты задаешь странные вопросы.
— Я просто не понимаю. Ты рвалась залечивать мне рану, стоя перед тремя волколюдами, которые, в отличие от меня, не были расположены к тебе благосклонно, и ты это знала. Это не просто жертва ради других. Это что-то иное.
Мита поджала губы.
— Иное… — эхом отозвалась она и поймала себя на том, что ее голос дрожит. — Да, возможно… я просто не могу…
Девушка замолчала и стала разглядывать плетение ткани на подоле.
— Я просто хочу понять, — проговорил Лик после недолгого молчания.
— Я не могу стоять в стороне, когда кто-то нуждается в помощи.
Голос травницы прозвучал совсем тихо. Она опустила ладонь на покрытый соломенным ковриком пол и провела по нему.
— Когда знаю, что есть кто-то, кто нуждается в помощи, и знаю, что могу ему помочь, то просто… я рвусь к нему. Если не стану помогать, то буду винить себя. Поэтому я хотела помочь тебе. Поэтому ходила за ягодами в тот день — я могла помочь Келару, и да, было другое решение, но я даже не подумала…
Она закусила губу. Ком встал поперек горла, мешая дышать и говорить.
— Я не могу отделаться от мысли, что все это из-за меня. Если бы не тот поход, тебе бы не пришлось со мной нянчиться. Не пришлось бы выводить в лес за травами, выгораживать перед своими. Не пришлось бы лезть в стычку с котолюдами.
— Это никак не связано, — отрезал Лик.
Она отмахнулась.
— Ты знаешь, о чем я.
— Глупее ничего не слышал, — фыркнул он. — Чувствуешь себя виноватой, значит?
Внутри всколыхнулась обида, и Мита уже была готова заплакать.
— Перестань считать, что все происходит из-за тебя. Это худшее, что ты можешь сделать, чтобы исправить ошибку. Тир ведь говорил тебе, что надо принять в себе Зверя, так?
— Причем тут Зверь? — не поняла она.
— Ты обрела его в тот момент, когда мы встретились, — пояснил Лик. — Обвиняя себя в случившемся, ты отвергаешь его. Продолжишь в том же духе — и все закончится плачевно.
Мита открыла было рот, чтобы возразить, но потом передумала. Она уселась поудобнее и подобрала под себя колени. На волколюда она смотреть боялась, но взгляд почему-то так и тянуло.
— Ты жалеешь, что стала такой? — спросил он после недолгого молчания. — Что стала одной из нас.
— Жалею?.. Не знаю. Я пока не поняла. Знаешь, порой мне даже нравится быть волком. Но стоит подумать о том, как жить с этим в деревне, как становится страшно. Я боюсь, что когда-нибудь меня поймают. И вряд ли признают во мне меня. Я боюсь столкнуться с людской жестокостью, потерять их веру в меня.
— Перебирайся к нам, — предложил Лик.
— Смеешься?
— Нет. Потребуется какое-то время, но ты сможешь стать частью клана.
— Я не могу их бросить! — возразила она.
— А что они дали тебе взамен?
Вопрос застиг травницу врасплох.
— Ну, как…
— Ты отдаешь им всю себя, лечишь их, помогаешь всячески. Но что они дают тебе взамен?
— Не говори так! Почему я должна от них что-то требовать?
— Тогда почему ты боишься их? — Не дождавшись ответа, он продолжил: — Потому что они сами боятся. Страх порождает только страх и ненависть. Это то, что отталкивает меня от людей: они умеют только бояться, и это делает их жестокими.
— Они не такие… — помотала головой Мита, но уверенности в ее голосе не было.
— Ладно, не мне об этом говорить. Решай сама.
Лик поворошил палкой поленья и ненадолго замолк. Мита теперь разглядывала соломенный коврик и мяла руки.
— Прости. Я не хотела заводить этот разговор.
— Так его я завел… И снова ты пытаешься во всем обвинить себя.
На его лице появилась легкая улыбка. Мита осмелилась заглянуть ему в лицо и почувствовала, как краснеют ее щеки.
— Прости.
Волколюд не удержался от смешка. Если подумать, в человеческом облике Мита видела его лишь дважды, и то, мимоходом. Теперь она могла разглядеть его волнистые волосы, темные, с легкой рыжиной, и про себя отметила, что они были того же цвета, что и волчья шкура. А вот глаза были другие, совершенно не похожие на янтарные звериные. Она скорее бы сравнила их цвет с густой равнинной травой в лучах закатного солнца. Губы Лика казались гораздо темнее кожи, словно подкрашенные соком черноплодной рябины, и ее это немного повеселило. В детстве они с Зерой постоянно так баловались, наслушавшись рассказов о том, как украшают себя городские девушки.
Лик не смотрел на нее, и Мита мысленно благодарила его за это — едва бы ей удалось побороть свое смущение. Однако стоило ей скользнуть ниже, на его обнаженный торс, и кровь опять прилила к лицу. Заметив ее волнение, Лик все-таки повернулся. Царапина над правым глазом выглядела так, словно бы ее замазали речной глиной.
— Ты бы… накинул рубашку… — робко попросила она. — Просто… неловко как-то…
Вместо ответа Лик подался вперед и накрыл ее губы поцелуем.
На мгновение Мита опешила. Ее потрясение было настолько сильным, что она не могла шелохнуться.