– Я разогреваю остатки вчерашнего ужина из ресторана, – пояснила мама, усаживая меня за маленький круглый деревянный стол. Рядом с раздвижной стеклянной дверью, что вела во двор, где я проводил бесчисленные часы с друзьями или читал в одиночестве, лежа на траве. Стол накрыли на троих.
– У нас есть все, – проговорила мама. – Клюквенный соус, зеленые бобы, но хлеб я испекла сама. Хлеб должен быть свежим.
– Где… – я сглотнул. – А где папа?
Дверь, что вела в гараж, открылась, и вошел отец, неся в каждой руке по бутылке игристого сидра «Мартинелли». Увидев меня, он остановился.
– О, ты здесь.
– Да, привет.
Какое-то время все молчали.
– Я могу помочь? – спросил я.
– Нет-нет, думаю, мы справимся. Правда, Барбара?
– Можешь, – проговорила она, вытаскивая из духовки большой поднос с завернутой в фольгу индейкой. – Макс может помочь. Милый, принеси, пожалуйста, бокалы. Лу, разливай сидр, а потом все мыть руки. Почти все готово для ужина.
Я подошел к шкафчику над раковиной, где семь лет назад хранились бокалы. Они по-прежнему стояли там.
– Я купил это вместо шампанского, – проговорил папа, когда я вернулся к столу с тремя бокалами. – Я так понял, ты не пьешь.
– Это правда, – согласился я. – Спасибо.
– Да, конечно.
Он разлил пузырящийся сидр. Потом к нам подошла мама, поставив на стол вчерашний ужин и тарелку со свежим хлебом. Мы, в свою очередь, вымыли руки в раковине.
Моя семья не относилась к ортодоксальным евреям, но некоторые традиции мы соблюдали. До настоящего момента я и не понимал, как сильно скучал по этой части своей жизни.
Мы сели за стол, и мама улыбнулась мне.
– Макс. Скажешь благословение?
– Да, конечно. Если вспомню.
Она протянула руки, и мы с папой ухватились за них. После минутного колебания папа взял за руку и меня, и круг замкнулся.
Я закрыл глаза, и слова хлынули из меня, хотя я уже семь лет не говорил на иврите.
– Barukh ata Adonai Eloheinu, Melekh ha’olam, shehakol nih’ye bidvaro.
– Аминь, – все вместе проговорили мы.
Мама открыла глаза, и мы разжали руки.
– Прекрасно. Давайте ужинать.
Некоторое время слышался лишь звон столовых приборов, да кто-то время от времени замечал, что остатки еды из ресторана оказались на удивление хороши.
– На днях я наткнулась в новостях на Сайласа. Как вы познакомились? – спросила мама.
«Мы познакомились на собрании Анонимных наркоманов. Я рассказывал группе, как продавал себя, чтобы достать деньги на наркотики. А он поделился историей о том, что принимал обезболивающее, чтобы справиться с посттравматическим стрессом, вызванным репаративной терапией. Классическая американская история любви».
Подавив смешок, я закашлялся в салфетку. Нужно не забыть сказать Сайласу, что для ответов на подобные вопросы стоит придумать какую-нибудь милую историю.
– Мы познакомились, когда я работал у его отца.
Мама положила мне на тарелку зеленые бобы.
– И вы двое… все серьезно?
– Да, – проговорил я. – Я люблю его, а он любит меня. И… полагаю, поэтому я – самый счастливый парень на планете.
«Чистая поэзия, Максимилиан».
Я видел, как Сайлас закатил глаза, но не мог иначе выразить, кем он стал для меня или что значил, поэтому говорил главное.
Мама взяла меня за руку.
– Я рада, что ты с ним счастлив. Он кажется вполне милым юношей. Так ведь, Лу?
Отец задумчиво кивнул и, поджав губы, склонился над тарелкой.
– Раз уж об этом зашла речь… Полагаю, ты пытаешься понять, зачем я пригласил тебя сюда.
Я замер. Только что съеденная пища, казалось, превратилась внутри меня в камень.
– Да, мне любопытно, – проговорил я. – Прошло столько времени.
Мама промокнула рот салфеткой и убрала тарелки.
– В гараже в холодильнике есть шоколадный кекс. Я только схожу за ним…
Она ушла, и разделившие нас с отцом годы, расстояния и все слова, что мы не сказали друг другу, словно повисли в воздухе.
– Вчера я кое-что понял, – проговорил отец. – Там, в ресторане.
– Хорошо.
– Честно говоря, когда ты пришел один, я не знал, что сказать. Все напоминало о случившемся той ночью… семь лет назад. Слишком сильно. Я выбрал не то время и место, чтобы попытаться все исправить и… вел себя, как трус. Потому что я ошибся, Макс. Я уже давно понял, что семь лет назад повел себя неправильно. Но не знал, как все вернуть.
Я кивнул, не решаясь заговорить. Не желая сбивать его с выбранного курса. Он поджал губы, уперся локтями в стол и сцепил пальцы над скатертью.