Однажды. Не ты. Не я.

Прикрыв глаза, я прислонилась к стене и представила, как врываюсь во дворец Одама, угрожаю его страже… не знаю, чем, но угрожаю. Хотя бы теми молниями, которыми швырялись в нас преследователи. Нет, лучше железными звёздами, как в сказках про рыцарей. Не помню, как они называются, но живо представляю, как выхватываю десяток звёзд из-за пазухи и швыряюсь ими в охрану. Нет, лучше пусть они хранятся в чулке, так более впечатляюще. Задираю подол, оголяю бедро, мужчины замирают — а я выхватываю звёзды из чулка и отважно сражаюсь за моего короля. Не моего, конечно, я же из Лиодезии, но… короче, за короля. В меня стреляют из арбалетов, но на мне защита — сфера, похожая на мыльный пузырь. В тон платью, конечно.

Кричу: — Немедленно освободите Анри!

Хотя лучше назвать его полным именем.

Одам скрипит зубами так, что стирает их до крошки, но отдаёт приказ освободить короля. На лице Анри удивление и, обязательно, восхищение. Мы обнимаемся и выпрыгиваем в окно. Или просто выпрыгиваем, без интимностей.

— Наталия!

Я не услышала шагов Анри, а теперь он стоял совсем рядом. Тоже мне, шпионка.

Зачем он вернулся?

— На удачу! — Анри улыбнулся, и я послушно скопировала его фальшивый оптимизм. Вопросительно подняв брови, он наклонился, привлёк меня к себе и поцеловал. В этот раз я даже глаза не закрыла. Смотрела в изумлении, как лучилось наслаждение вокруг его глаз, как напряглось лицо, когда он начал отстраняться, и какой жадностью загорелся взгляд, когда я перехватила инициативу и вцепилась в его плечи, не желая расставаться с пыльной сладостью королевских губ.

— Теперь всё будет хорошо! — подмигнув мне, Анри скрылся за углом, с недоумением разглядывая запачканную в грязи руку. Спереди я платье очистила, а вот сзади, очевидно, нет. Вот вам и вся романтика.

А я прислонилась к стене, держась за прощальное тепло поцелуя. Может, стоило согласиться стать его пятницей? Какая разница, что он делает в другие дни недели. Только бы он врывался ко мне, хоть иногда, и мутил покой моей души, как застоялую воду.

Между нами нет ничего привычного, ни флирта, ни долгих взглядов. Никаких отношений. Никакой надежды или возможностей. Только несуразность, несовместимость и непонимание. А ещё целый океан тепла и жалящей нежности, которые однажды станут моей погибелью.

Не существует никакого «мы», но Анри раскачал меня и подбросил воздух, и теперь я парю, оглядываясь по сторонам в поисках его руки. Я не хочу возвращаться на землю, к прошлому. Хочу стереть его, как мел с доски, и с трепетом ждать, надеясь, что оно не проступит снова белым шрамом.

Мой мужчина.

Сейчас мне даже не хочется о нём вспоминать. Неуклюжие объятия, робкие поглаживания, неизменная темнота комнаты. Так мы праздновали интересные находки. Работали рядом, толкаясь боками в стылых склепах. А потом — тесное тепло близости, влажные усилия и, наконец, хлюпающее завершение с неизменным вопросом: «Тебе хорошо?». Быстрый ответ: «Конечно. Надеюсь, что и тебе тоже», за которым следовало натужное «О да!» и поцелуй в нос. Доказательства того, что мы не зря живём в одной комнате, хотя только во время раскопок.

Об этом не хочется вспоминать. Мы не были парой, не были «вместе». Остаётся недоумевать, как случилось, что мы вообще «были».

В блаженстве посасывая остатки поцелуя на языке, я признала, что мне никогда ещё не было по-настоящему хорошо. Удивительно, но я ни разу не вспомнила о моём мужчине за всё это время. Мы ничего друг другу не обещали, но должна же физическая близость оставлять за собой хоть какой-то след? Хотя бы, голод или блики приятных воспоминаний. Нет, ничего такого. Надрывное сопение — это я помню. Он плохо переносил пыль, гнусавил и храпел по ночам. Больше не осталось ничего.

Зато теперь на моих губах остался секрет. Чужой поцелуй. Не такой, как в прошлый раз, когда Анри пытался заглушить мой крик, а настоящий. Не признание, нет. Природная страстность короля Шиана. Я расслышала её, проснулась и теперь стремлюсь за ним всем телом.

Смешно.

Какие бы секреты ни дремали под его усталыми веками, этот мужчина никогда не будет моим. Я знаю это наверняка, без драмы, без сожаления. Констатирую факт. Я ещё не успела по-настоящему его захотеть, как осознала невозможность нашего союза.

Слуга в богатой, вышитой серебром ливрее объявляет:

— Её Королевское Величество Наталия Раблие Лиссон!

И тут вхожу я, в пыльных нарукавниках и потёртых брюках с кожаными наколенниками. Растрёпанные светлые волосы посерели от вековой пыли. Я — историк. Я перевожу надписи на древних гробницах и на стенах пещер. Моя любовь — ветхие рукописи, с жёлтыми страницами, хрустящими от пыли и времени. Мои дети — древне-арисийские символы великих творцов нашего мира.

Ох, великая Иччиния, о чём я думаю? Отрезви меня и помоги выбраться из Шиана живой.

Стараясь держаться в тени, я добралась до рыночной площади, где меня уже ждала карета.

* * *

— Тали! Вот ты где! И как тебя не мутит от пыли? Эти книги уже лет пять как не снимали с полок, а ты нянчишься с ними, как с малыми детьми.

— А вдруг хозяин приедет, а его библиотека запущена?