Однажды ночью в августе

Сквозь ячейки проволочной сетки Мария различила глаза Андреаса. На исхудавшем, преждевременно постаревшем лице они казались огромными.

Мгновение они смотрели друг на друга. В комнате стоял такой гвалт, что Марии с Андреасом пришлось почти вплотную прижаться к сетке, иначе было не расслышать, что говорит собеседник.

– Зачем ты пришла?

Это был единственный вопрос, который интересовал Андреаса, и единственный вопрос, на который Мария не могла дать внятного ответа. Она и сама не до конца понимала, зачем явилась сюда.

Однако, прежде чем Мария смогла собраться с мыслями и хоть что-то ответить, раздался звон колокола. Звук был громким, безжалостным и означал лишь одно: все разговоры должны быть тут же прекращены. Все заключенные одновременно поднялись со своих стульев, не дожидаясь приказа. За промедление им грозила порка, и все они прекрасно это понимали. Четверо охранников пытались построить заключенных в ряд и вывести из переговорной. Многие из мужчин силились прокричать что-то напоследок своим посетительницам, но их голоса тонули в общем гуле, и слов было не разобрать.

Женщины неторопливо вставали со своих мест и молча шли к выходу.

Мария чувствовала себя обманутой: ей практически не оставили времени для разговора с Андреасом. После стольких часов, проведенных в дороге, а затем в очереди, Марии казалось, что их свидание длилось всего пару секунд.

– Надо приезжать сюда к восьми утра, – подсказала какая-то женщина – она заметила, что Мария появилась лишь под конец отведенного для свиданий времени. – Тогда у вас будет минут пятнадцать. На большее рассчитывать тут не приходится…

Мария решила, что в следующий раз она сядет на первый автобус из Айос-Николаоса. Ей было мало той пары мгновений, что удалось провести с Андреасом сегодня. От той же женщины Мария узнала, что заключенным полагается не больше одного свидания в месяц. Вернувшись домой, она отметила в календаре дату следующего визита.

* * *

Никос вернулся из Каира, где проходила конференция, несколько дней спустя. Мария решила рассказать ему о своем визите к Андреасу, но сделала это только после того, как уложила Софию спать.

Доктор Киритсис, хотя и не был чужд сострадания, скептически отнесся к новости о том, что его жена посещала одну из самых суровых тюрем в Греции. Он сел на диван и спросил Марию, тщетно пытаясь скрыть раздражение в голосе:

– Ты поехала туда одна?

– Туда пускают только по одному, Никос, – мягко ответила Мария. – Поэтому я не могла поехать с кем-то еще.

– Но почему именно сейчас?

– Из-за Софии, – сказала Мария. – Каждый раз, глядя на нее, я вижу перед собой Андреаса. И мне очень грустно оттого, что девочка не знает собственного отца. Ведь она наверняка его совсем не помнит.

– Правда ничего не изменит. Теперь мы родители Софии. И это данность.

– Мне просто показалось…

– Что тебе показалось, Мария? – строго спросил Николаос. Он редко бывал строг с женой или дочерью, если уж на то пошло. – Лично мне кажется, что ты должна думать прежде всего о Софии, а не об Андреасе Вандулакисе, – заключил он.

– Просто у нее ведь скоро день рождения… – попыталась оправдаться Мария.

– Не понимаю, при чем тут ее день рождения. Чем старше София становится, тем менее важной делается вся эта история, а не наоборот. Не так ли?

Было уже очень поздно, и Николаос, скорее всего, устал после поездки. Поэтому Мария налила мужу виски и подсела к нему на диван.

– Даже если София никогда не узнает о том, что случилось той августовской ночью, Андреасу наверняка важно знать, что его дочь жива и здорова. Кто, кроме меня, может рассказать ему об этом?

Николаос пожал плечами. У него не было ответа на этот вопрос. Все, чего он хотел, – это защитить его драгоценную маленькую девочку, которую он любил как собственную дочь. Киритсис обнял Марию, и она уткнулась ему в плечо.

– Там, в тюрьме, мне сказали, что за все это время Андреаса никто не навещал. Представляешь? Ни одна живая душа.

– Странно, что отец не захотел с ним увидеться, – отозвался Николаос.

– Вовсе это не странно, – твердо сказала Мария. Она знала семью Вандулакис лучше, чем ее муж. – Все эти разговоры о фамильной чести… Представь себе, какой позор они испытали, агапе му.

Некоторое время они сидели молча.

– Там было просто ужасно. Чудовищно. Отвратительный запах. Грязь повсюду. У всех такие лица… Не думаю, что старик мог бы все это вынести. Хорошо, что мать никогда не видела, в каких условиях держат ее сына.

– Интересно, знает ли Андреас, что она умерла? – Никос задумался.

– Сестра ему писала об этом, – ответила Мария. – Я видела ее письмо.

И вновь какое-то время они сидели, не произнося ни слова. Оставался самый сложный вопрос.

– Так ты собираешься поехать туда еще раз?