Однажды ночью в августе

Глава 12

Наступила зима. И ветра с севера и востока, задувавшие на Крите, принесли с собой снег, украсивший горные вершины белыми шапками. Обычно снег в горах держался долго – пока земля не успевала накопить достаточно тепла, чтобы его растопить.

В ночь перед февральским визитом Марии к Андреасу Софию мучили ночные кошмары. Женщина почти всю ночь провела у постели племянницы и в итоге проспала на пятнадцать минут. Однако именно их ей не хватило, чтобы успеть на первый автобус до Неаполи. Когда Мария наконец добралась до тюрьмы, очередь перед ней была уже довольно длинной. С утра моросило, а пока Мария ждала в очереди, дождь перешел в мокрый снег. В спешке она забыла дома зонтик и к тому моменту, как ее впустили в тюремные ворота, вымокла насквозь. Беседа с надзирателем на сей раз, казалось, заняла больше времени, чем обычно, и, когда продрогшая Мария наконец села за стол в комнате для свиданий, она едва могла пошевелить руками или губами.

Из-за ее опоздания визит получился недолгим, и Мария изо всех сил делала вид, что все в порядке, хотя у нее зуб на зуб не попадал.

Андреас, как всегда, был рад ее видеть, но беседа почему-то не клеилась. Он вежливо поинтересовался, как успехи у Софии в школе, и Мария ответила, не особо вдаваясь в детали. Ей было так плохо, что она забыла о поручении Александроса и вспомнила о нем лишь в самый последний момент.

– Твой отец, – торопливо сказала она, – просил передать, что по-прежнему тебя любит.

Почти тут же звон колокола возвестил об окончании свидания, однако Мария его почти не слышала. Все, о чем она могла думать в ту минуту, было просиявшее улыбкой лицо ее собеседника.

По пути от автобусной остановки до дома Мария вновь попала под дождь. Он был таким сильным, что окрестные улицы тонули в потоках воды. Пока Мария карабкалась по склону к своему дому, она вновь вымокла до нитки. Ее била сильная дрожь – казалось, будто внутри от тряски гремят все кости.

Вскоре домой вернулись Николаос с Софией. Доктор Киритсис нашел свою жену в постели – она металась в бреду, стуча зубами. Насквозь промокшая одежда валялась рядом с кроватью.

Однажды Николаос уже видел Марию такой. Когда она впервые приняла средство от проказы, ее несколько дней мучила лихорадка – это было типичной реакцией на лекарство. Но потом Мария пошла на поправку. А у некоторых пациентов не хватало сил сопротивляться болезни, и они умирали.

Работая в больнице, Николаос повидал немало и легко сохранял самообладание. Его хладнокровию завидовали многие коллеги. Однако, ухаживая за женой, которую любил без памяти, доктор Киритсис едва не поддался отчаянию. Дни, проведенные в больнице острова Спиналонга, вставали перед его глазами, будто это было вчера.

Высокая температура не спадала у Марии в течение нескольких дней: она то проваливалась в беспокойный сон, то вновь начинала бредить. Николаос диагностировал у нее пневмонию. И провел все эти дни у постели больной, сжимая в своих ладонях ее безвольно поникшую руку. Его каждый раз бросало в жар при мысли, что Мария может умереть.

Маленькую Софию отправили в Плаку. Девочка жила у Фотини, порой оставалась ночевать у своего второго дедушки Мусатос-Паппуса, и никто не знал, когда она сможет вернуться к родителям. Даже такой прекрасный врач, как Николаос, затруднялся сказать, как долго Мария пробудет в опасном состоянии, прежде чем начнет поправляться.

Доктор Киритсис взял отпуск на работе, чтобы ухаживать за больной женой. Он не отходил от нее ни на шаг, вытирал ей лоб влажным полотенцем, следил за температурой – не спадает ли? Дважды в день он менял ей постельное белье. Еду Николаосу готовили соседи, они же приносили для Марии жиденький авголемоно –

традиционный греческий суп с яично-лимонной смесью, главное лекарство от всех болезней. Но пока Мария была не в состоянии даже поднять голову от подушки, чтобы съесть хоть ложку супа, и только изредка пила воду маленькими глоточками.

Во время болезни Мария почти не осознавала происходящее вокруг. Все, что она могла ощущать, – это присутствие человека, который за ней ухаживал. При нем она чувствовала себя в безопасности. Когда он читал ей вслух, звук его голоса действовал успокаивающе. Обычно это были стихи – что-нибудь из Кавафиса[18] или Элитиса[19], – и сквозь морок болезни они воспринимались скорее какой-то чудесной музыкой, нежели поэзией.

Три недели Мария находилась между жизнью и смертью, но в конце марта наконец наступил перелом. Вскоре больная достаточно окрепла для того, чтобы сидеть на кровати, опираясь на подушки. Она очень соскучилась по Софии, но понимала, что девочке пока лучше побыть в Плаке.

Лишь в начале апреля Софии разрешили вернуться домой. Она тут же побежала в спальню своих родителей и бросилась в объятия Марии, разбросав по всей кровати цветы, что принесла с собой.

– Мамочка! Я так по тебе соскучилась!