Однажды ночью в августе

Но ничто не могло убедить Ставроса в том, что им с Агати нечего бояться, и следующие несколько недель он страдал от бессонницы. Он написал родителям, чтобы узнать хоть что-то о жене, и, к его ужасу, те подтвердили, что она несколько недель назад покинула Салоники. Однако родители Ставроса понятия не имели, куда она направилась.

Агати пыталась успокоить своего возлюбленного, и Манолис нередко присутствовал при этих тщетных попытках привести Ставроса в чувство.

– Я позабочусь о тебе, агапе му, – уверяла она его. – Я не позволю никому и ничему встать между нами.

– Ты ее не знаешь! – причитал Ставрос. – Ты ведь даже не видела ее той ночью, когда она заявилась в пансионат, размахивая пистолетом.

Действительно, Агати и не подозревала, на что способна эта женщина. В отличие от Манолиса, который очень четко представлял себе, как та штурмует двери.

Страх изменил Ставроса. Прежде благодаря Агати он был спокойным и счастливым человеком, а теперь превратился в невротика, страдающего манией преследования. Он частенько оглядывался на прохожих, не покидал квартиру после наступления темноты, а под его глазами от недосыпа набрякли мешки.

* * *

Минул год. Однажды вечером Манолис пришел с работы и обнаружил на полу в коридоре стопку конвертов. Он быстро просмотрел их в поисках письма от Антониса – давненько он не получал от него долгожданной весточки. Может, Антонис снова собирается приехать в Пирей?

Однако никто ему не писал… Несколько писем было адресовано другим постоянным жильцам пансиона, а одно – Агати. Манолис заметил на конверте пометку «Авиапочта» и множество ярких марок с изображением экзотических цветов. Письмо пришло из Австралии.

Он сунул конверт под дверь квартиры Агати, а остальные письма положил на стол в коридоре.

Тем вечером Манолис ужинал вместе с Агати и Ставросом. К компании также присоединились Элли и ее муж Филиппос. У молодой пары были для Агати важные новости: ее племянница ждала ребенка.

Услышав об этом, все очень обрадовались и тут же принялись поднимать тосты за будущую мать, которая залилась румянцем от такого внимания, и за пополнение в семье. Несмотря на всеобщее веселье, Ставрос выглядел подавленным – впрочем, таким он теперь был всегда, с тех пор как увидел женщину в зеленом пальто возле паромного терминала.

Бледно-голубой конверт с яркими марками хозяйка прислонила к вазе с цветами, украшавшей обеденный стол. Манолис с интересом поглядывал в ту сторону, желая узнать, почему конверт заслужил столь почетное место, и вскоре его любопытство было удовлетворено.

– Я получила хорошие новости! – Агати подхватила конверт и помахала им. – Мне написал мой троюродный брат из Мельбурна.

– Дядя Павлос? – уточнила Элли.

– Он самый, агапе му, – кивнула Агати. – Ты его помнишь? Но ведь ты была совсем маленькой, когда он уехал!

– Это произошло всего десять лет назад, дорогая тетушка, – с улыбкой ответила Элли.

Взволнованная Агати попросила у всех минуточку внимания.

– Вообще-то, – начала она, обращаясь к мужчинам, – у меня очень много кузенов. Некоторые из них уехали в США, но Павлос отправился в Австралию по программе массовой иммиграции[20]. Честно говоря, я думала, что мы больше никогда о нем не услышим. И хотя в то время в Греции было не все гладко, ехать на другой конец света мне казалось опрометчивым.

– И что он думает об Австралии теперь? – спросил Манолис.

– Что это рай на земле! – просияла Агати. – Настоящий рай. – Женщина обвела взглядом слушателей. – Все эти годы от Павлоса не было ни словечка, и тут вдруг…

– Тетушка! Расскажи нам, что написано в его письме!

– Я лучше вам его прочту.

Агати сделала глубокий вдох, и ее груди заколыхались под блузкой с вызывающим декольте. Все, даже простое чтение письма, она превращала в спектакль. Впрочем, Манолису это в ней даже нравилось.

– «В Мельбурне у меня сейчас три таверны и два кафе, – начала Агати, – и еще два я планирую открыть в следующем году. Это традиционные греческие кафенио, и народу в них всегда полно. Все мои клиенты – греки. Каждую пятницу и субботу в моих заведениях выступают певцы и музыканты». А теперь самое главное. – Агати выдержала театральную паузу, и, захваченный этим представлением, Манолис безотчетно подался вперед. – «Я собираюсь открыть бузукию, самую большую в Мельбурне. И хотя мои планы можно назвать амбициозными, я уверен в их успехе».

– Звучит довольно захватывающе, – сказал Манолис.

– Я не закончила, Манолис! – Агати махнула на него рукой в притворном гневе из-за того, что ее так бесцеремонно прервали. – Вот что он пишет дальше. «Я хочу, чтобы ты, Агати, пела в этой новой бузукии! И непременно желаю видеть тебя на ее открытии. Если ты согласна, я вышлю денег на дорогу. Ты сама сможешь убедиться, насколько хорошо тут живется. Австралия, можно сказать, улучшенная версия Греции. Здесь тепло и солнечно, и тебе даже не нужно учить английский! Большинство в нашей греческой общине не знают по-английски ни слова».