Однажды осмелиться…

«Алена! Он же со мной не спит! Ну почему?» — «Может, не любит?» — «Ну что ты всегда все так примитивно толкуешь! У нас сложные отношения…»

Вообще-то она толком не знала, что там у них. С Николаем на разговоры об Ольге было наложено табу: «Иначе наше общение никогда не выберется с уровня сплетни».

«Таких женщин не бывает, — улыбался Николай. — Не могу поверить, что тебе этот сериал в реальном времени до лампочки».

Вот-вот. Этого она тоже не хотела — чтобы называли Олькины ненужные, но все же страдания «сериалом».

Меж тем уехал Ося — обидно уехал, на прощание чмокнул в щеку, а по другой ладонью так провел. Надо думать, что ему это все непросто далось, тем более что ведь отравил себя идеей, будто Николай ему конкурент. Даже смешно.

Ося: теплый, заботливый, принимающий ее — любою. Может, ей не хватало отца, или она просто недополучила тепла семейного, может, у нее эдипов комплекс — какая разница. С Осей — как ни с кем — она могла позволить себе быть безоружной, почти ребенком.

А Николай и не скрывал: его очаровала другая Алена; о той, другой, Ося, может, и не подозревал даже. Женщина мечты, которая кобылу голыми руками остановит, а потом ломанется в горящую избу горшки свои спасать. Николай не хотел быть сильнее — ему нравилось восхищаться ровней; он не думал защищать — ему хотелось биться спина к спине. Как-то сказал: «Женщина должна быть крепкой, как орех: уходишь на войну и знаешь — жизнь ее не раздавит». Вроде бы и прав — она сама всегда за храбрость ратовала, за то, чтобы о ней — ни слезинки, никто; за то, чтобы суметь выжить — без гримасы на лице, более того: с улыбкой. Но если с мужчиной нельзя быть слабой, зачем он тогда нужен? Иногда ей казалось — заплачь она, это его неприятно удивит.

Она переспала с ним первый раз в начале весны, в середине марта. Из Паланги не было никаких известий.

33

Никогда раньше у него не складывалось таких странных отношений с женщиной. Женщина его не любила; тайного или явного интереса у нее к нему не было (деньги, карьера, прочие прелести); порой казалось, что даже уважения и того нет. Спрашивал себя — почему она рядом, и не знал ответа.

«Рядом»… Когда воробышек слетит на лавку, на которой вы сидите, — он рядом? Чирик — и нет его.

И ведь все так любо-дорого со стороны выглядело: ни одной ссоры за весь тот год, что вместе… Вместе ли?

Прошлым летом она поехала в Палангу — сообщила накануне, как будто собиралась за хлебом сходить. Конечно, старпер не конкуренция, но ребенок-то его, и живет она на его деньги. Работу только сейчас начала искать, Юльке скоро три, в сад пойдет наконец-то. (На предложение помочь с работой — отказ: «сама».) Как работать начнет — от денег, сказала, откажется, только на ребенка брать станет. Говорил ей — давай я тебе давать буду — смеется: «А как же насчет ореха?» Это к идее, что женщина не должна присасываться к мужику. Сам предложил ведь, при чем тут присоски? Отказалась.

Вернулась из Паланги — никого видеть не желала. Звонил — трубку не берет. Поехал. Дверь не открыла. Стоял, как дурак, как оплеванный — тут лифт открывается, и нате — знакомые все лица. Первый и последний раз наблюдал его больше года назад, когда он в контору заявился: «Слушайте… я все знаю… я хотел бы…» Так и не понял, чего он хотел: лепетал что-то, глаза отводил. Это вместо потасовки-то. Как только убедился, что у него его Олю никто не отнимает, ожил, можно сказать, расцвел. Но все равно сморчок. И вот это выплыло из лифта.

Выплыло, деловито протопало к Алениной двери. Стукнуло кулачком. То ли не заметил, то ли ветошью прикинулся.

Вернуться от лифтов назад, в коридор, встать у сморчка за спиной: впустит она его?

— Извини, Володя, не могу…

Потоптался, повернулся, аж подпрыгнул от неожиданности.

— День добрый.

— Здрассьте…

— Что, не пускает?

— Нет…

По телефону сказала сморчковскому — ну поднимайся, а пока в лифте ехал — передумала.

— А если она не одна?

— Тогда с самого начала не согласилась бы…

Вошли в лифт, поехали. Ну что — так и уйти, несолоно хлебавши? Тут дело не только в гордости — соскучился ведь невероятно.

— Мм… Как там Оля?

— Нормально.

— Она сейчас где-то работает?

Ольга уволилась еще весной; на ее месте сидела хоть и сто раз грамотная, но безызюмная Галя, Светкой приведенная.

— Работает… — неопределенное. — В командировке она.

Лифт остановился на третьем, двери расползлись.

— Досвидань, — вот так, скороговоркой.

— Слушайте, Владимир…

Остановился. Медленно оглянулся.

— Владимир, у меня с собой бутылка французского вина…

34

Любила она, что ли, своего старикана — без малого неделю скрывалась ото всех. За это время с Володькой-сморчком ну не то чтобы сдружились, но друг друга поняли, можно сказать. В день, когда столкнулись, просидел у него часа три.

Бутылка вина быстро «улетела», но у Володьки «было». Нагрузившись, расхрабрился, глаз сощурил:

— И часто ты у нас бывал?

— Первый раз.

— Рассказывай… А где тогда…

Осекся: то ли сообразил «где», то ли слишком уж откровенно прозвучало.

— Куда Ольга пошла работать, если не секрет?