Однажды Сталин сказал Троцкому, или Кто такие конные матросы. Ситуации, эпизоды, диалоги, анекдоты

Известными озорниками были великие актеры МХАТа Василий Иванович Качалов и Иван Михайлович Москвин. Однажды студенты спросили у Москвина, какое качество актер должен сохранять всю жизнь. Он ответил:

— Самое главное — до конца дней оставаться шалопаем!

* * *

Рассказывают, что на дверях квартиры Бриков, близких друзей Маяковского, какой-то недоброжелатель нацарапал однажды четверостишие:

Вы думаете, здесь живет Брик —
исследователь языка?
Нет, здесь живет шпик
и следователь ЧК.

Говорили даже, что сочинил это не кто иной, как Есенин. А Осипу Брику четверостишие так понравилось, что он обвел буквы масляной краской.

* * *

Однажды Маяковский пришел в Госиздат за гонораром, но ему в четвертый раз сказали, что денег в кассе нет. Тогда он снял пиджак, закатал рукава и с мрачной серьезностью предупредил главбуха, что будет танцевать чечетку в его уважаемом кабинете, пока сполна не получит причитающейся ему суммы. «Паркет трясся под его ботинками», — вспоминал очевидец. Через несколько минут бухгалтер сдался и принес наличность.

* * *

Эйзенштейн возвращался в Москву из загранкомандировки. Его попутчиком был некий партийный бюрократ. Узнав, что с ним в купе едет сам Эйзенштейн, попутчик стал расспрашивать о работе. Эйзенштейн с удовольствием рассказывал ему о рабочих буднях кинематографиста и т. д. На вокзале попутчик, не скрывая своего восторга, на прощание сказал:

— Никогда бы не подумал, что такой великий физик занимается еще и кинематографом!

* * *

Однажды писатель Бабель потратил полторы страницы на описание мертвого тела, потом он все зачеркнул и вписал одно прилагательное — «на столе лежал длинный труп».

* * *

Известный кинорежиссер Александр Петрович Довженко сдавал кинокомиссии свой фильм о Мичурине. После просмотра встал очередной «знаток» и начал упрекать создателей картины, что в ней не отражена роль партии, комсомола, профсоюзных организаций…

— Но позвольте! — вежливо возразил режиссер. — Зачем же все сразу. Это же не последний фильм советской власти!

* * *

В 30-х годах XX века благодаря плановой государственной экономике в СССР все подряд нормировали и распределяли. Однажды Елена Сергеевна Булгакова отправилась в магазин Литфонда получить бумагу для писателя Михаила Булгакова. А там ей — от ворот поворот. Оказывается, Булгаков и так получил больше нормы. Норма составляла тогда аж четыре килограмма бумаги в год.

* * *

Однажды, после долгого занудного сидения в приемной министра культуры Большакова, так и не дождавшись приглашения в его кабинет, знаменитый поэт Самуил Яковлевич Маршак ушел, оставив записку:

У вас, товарищ Большаков,
Не так уж много Маршаков!

* * *

Писателя Зощенко изгнали из Союза писателей. Он ждал ареста. Один из соседей по дому вспоминает, как, возвращаясь поздно ночью домой, он на площадке между четвертым и пятым этажом на низком подоконнике неизменно встречал Зощенко. Рядом с ним лежала котомочка. При первой же такой встрече в ответ на удивленный взгляд Михаил Михайлович пояснил:

— Не хочу, чтобы это произошло дома.

* * *

Однажды поэт Илья Сельвинский присутствовал вместе с женой на приеме в Кремле. Когда вошла дипломат Александра Михайловна Коллонтай, к платью которой был прикреплен орден Ленина, жена шепнула на ухо Илье Львовичу:

— Я тоже хочу такую брошку!

* * *

В Переделкине выпивали поэт Александр Твардовский и драматург Исидор Шток. Прозвучал вопрос, который частенько возникает в таких случаях.

— Вот скажи, за что вы все-таки нашего Христа распяли? — допытывался нетрезвый Твардовский.

Драматург, хотя тоже был нетрезв, неожиданно быстро нашелся:

— Обстановка была такая, Александр Трифонович.

— Ну, раз обстановка…

* * *

Аккомпаниатор знаменитого певца Александра Вертинского рассказывал о любопытной беседе певца. Однажды после концерта в «Русском клубе» Вертинский разговорился с советским послом, и тот между прочим поинтересовался, собирается ли артист ехать в СССР. Александр Николаевич ответил, что он уже несколько раз «кланялся» и всегда получал отказы. Тогда посол вдруг спросил:

— Скажите, Вертинский, у вас была мать?

— Что за странный вопрос? Конечно.

— А сколько раз вы бы могли поклониться своей родной матери?

— Да сколько угодно.

— Тогда кланяйтесь еще раз…

* * *

Лев Троцкий, которому к тому времени уже исполнилось 58 лет, познакомился с 29-летней Фридой Кало. Его всегдашними обращениями к ней стали слова: «О лав, май лав!» — «Моя любимая!» Жена Риверы весьма приглянулась революционеру-изгнаннику. Между ними начался легкий флирт с перепиской. Наталья Седова пообещала, что не станет мешать счастью мужа и уйдет добровольно. Но Троцкий уговаривал ее в письмах: «Умоляю, перестань соревноваться с женщиной, которая значит так мало».

* * *