— Железные банники у меня, может, и есть, — ответил император, — но откуда взять Костенецких, чтобы владеть ими?
Во время Отечественной войны 1812 года однажды в разгар боя к князю Петру Ивановичу Багратиону подъехал адъютант главнокомандующего с приказом немедленно начать отступление войск, так как «неприятель уже… на носу». А у Багратиона был действительно очень длинный нос.
— На чьем носу? — невозмутимо ответил Багратион. — Если на твоем, так это недалеко, а на моем — так мы тут еще и отобедать успеем!
Во время Бородинского сражения адъютант доложил Кутузову, что русские войска терпят поражение. Кутузов приложил подзорную трубу к слепому глазу и сказал:
— Не вижу.
Через некоторое время адъютант доложил, что русские потеснили французов и восстановили равновесие на поле боя.
Кутузов приложил подзорную трубу к здоровому глазу и сказал:
— Вот теперь вижу.
После того как французские войска заняли в 1812 году Москву, жена Кутузова писала ему: «…Мишенька! Неужели ты надеешься победить гениального Наполеона?» На что Кутузов отвечал ей: «Нет, матушка. Победить, конечно, не надеюсь. А вот перехитрить и выгнать вон из России, уж это обязательно».
Услышав известие о восстании декабристов в Петербурге и узнав, что среди восставших известные дворяне, один знатный вельможа заметил:
— Обыкновенно сапожники делают революции, чтобы сделаться господами, а у нас господа захотели сделаться сапожниками…
Поэт Василий Андреевич Жуковский преподавал русский язык сестре Александра I великой княгине Елене Павловне. Однажды за обедом во дворце, где присутствовал Жуковский, Елена Павловна громко спросила, что означает краткое словцо, которое она видела написанным углем на задней стене дворца. Присутствовавшие, в том числе и император Александр I, смутились и не знали, как выйти из создавшегося положения. Один Жуковский не растерялся и промолвил:
— Это слово происходит от повелительного наклонения глагола «ховать», то есть прятать. Но это очень грубое слово, присущее простолюдинам, и не должно употребляться великой княгиней.
Все облегченно вздохнули и с благодарностью посмотрели на Жуковского. Когда подали десерт, император пригласил поэта к себе в кабинет и, вручая в знак признательности табакерку, усыпанную бриллиантами, сказал:
— Вы, Василий Андреевич, большая умница! Вот вам на память! И х… в карман!
Когда пришла пора войскам возвращаться домой, к графу Михаилу Семеновичу Воронцову как главнокомандующему обратились все французские рестораторы и трактирщики с просьбой принять меры к оплате долгов — офицеры и нижние чины выпили и съели столько, что, наверное, на эти деньги в России можно было бы купить небольшую губернию.
Граф Михаил Воронцов, как истинно русский офицер и дворянин, человек чести и настоящий отец своим солдатам, сам заплатил все долги офицеров и солдат.
— Это поступок истинного русского дворянина и офицера, — сказал об этом император Александр I. — Мы этого не забудем!
Александр I постоянно отказывался давать ход делам об оскорблении величества, не слушая докладов об этих преступлениях. Однажды генерал-прокурор Иван Иванович Дмитриев стал настаивать на том, чтобы государь прочел бумаги, так как в деле, по его словам, были некоторые особенные обстоятельства. Император, подумав, отказался знакомиться с документами и даже слушать министра:
— Чем важнее такие дела, тем менее я хочу их знать. Разумеется, я прощу виновного как император, но могу затаить злобу как человек. А я этого не желаю.
Любимец Александра I Аракчеев хорошо умел отличать подлецов и льстецов. Втерся к нему в доверие ставший впоследствии генерал-провиантмейстером в Варшаве Василий Васильевич Погодин, человек необразованный, но неглупый, сметливый, честолюбивый.
Однажды, когда он докладывал Аракчееву, графа вызвали в другую комнату. Погодин заглянул в лежавшие на столе формулярные списки и против своего имени прочитал: «глуп, подл и ленив».
Однажды осенью с Пушкиным произошла история, о которой узнал сам император Александр I. У одной из фрейлин — княжны Волконской — была милая горничная Наташа. В тот вечер Пушкин, услышав в темном переходе шорох платья, вообразил, что это Наташа, бросился к ней и невиннейшим образом поцеловал. Вдруг рядом распахнулась дверь, и озорник с ужасом увидел, что это не Наташа, а сама престарелая фрейлина. Он настолько опешил, что бросился бежать даже не извинившись. Директор лицея, желая смягчить вину Пушкина, просил у царя разрешения насчет извинительного письма. Александр I согласился.
Вместо уволенного в начале 1850 года по болезни министра народного просвещения графа Сергея Семеновича Уварова назначен был министром бывший его товарищ, князь Платон Александрович Ширинский-Шихматов.
Узнав об этом, Александр Сергеевич Меншиков (правнук Александра Даниловича Меншикова) сказал:
— Ну, теперь Министерству просвещения дали шах и мат!
На место же Ширинского-Шихматова определен был А.С. Норов, безногий.