— Из уважения к вашим провинциальным обычаям, — сказал он, усмехаясь, — мы будем обедать в пять часов.
— В пять часов?.. — удивилась она. — В котором же часу обедаете вы, когда нет надобности уважать провинциальных привычек?
— В седьмом, осьмом, иногда и в девятом… — ответил поэт.
Литератор Наркиз Иванович Тарасенко-Отрешков вспоминал, как Пушкин однажды говорил ему, что терпеть не может, когда просят у него не на водку, а на чай. Наркиз Иванович демагогически возразил, что распространяющийся в низших сословиях народа обычай пить чай благодетелен для нравственности и что этому нельзя не радоваться.
— Но пить чай, — возразил Пушкин с живостью, — не русский обычай!
И уж тут-то возразить было нечем.
Свои письма к приятельницам в село Тригорское Пушкин подписывал: «Ваш яблочный пирог».
Кто-то, желая смутить Пушкина, спросил его:
— Какое сходство между мной и солнцем?
Поэт быстро нашелся:
— Ни на вас, ни на солнце нельзя взглянуть не поморщившись.
Пушкин говорил про Николая I:
— Хорош-хорош, а на тридцать лет дураков наготовил.
Однажды в доме композитора Михаила Ивановича Глинки собрались друзья и на трех роялях, которые стояли у композитора в зале, все вместе принялись играть произведения Бетховена. Надо сказать, что все они, хотя и любили музыку Бетховена, были дилетантами.
— Так нельзя, господа! — воскликнул Глинка в отчаянии. — Вы уже полчаса истязаете и без того несчастного мученика Бетховена. Поимейте милосердие! Бетховен никогда не писал ваших пассажей!
Однажды русскую колонию в Риме посетил император Николай I. Накануне царского визита художник Александр Иванов написал на его имя прошение, где причину задержки в Риме объяснял необходимостью закончить картину «Явление Христа народу». Император с изумлением вгляделся в необъятное полотно и воскликнул:
— Хорошо начал! — и добавил: — Напиши еще великое крещение русских в Днепре.
А из академии пришло уведомление, что художнику Иванову назначена бессрочная пенсия.
Однажды, прогуливаясь по Невскому проспекту, император Николай I встретил студента, одетого не по форме, как впоследствии оказалось, возвращавшегося домой с приятельской вечеринки: шинель была накинута на плечи, шляпа ухарски сдвинута на затылок. Государь остановил его и строго спросил:
— На кого ты похож?!
Увидав самого царя, студент смутился, растерялся и, не понявши хорошо вопроса, произнес в ответ:
— На маменьку.
Однажды поздно вечером император Николай I вздумал объехать все караульные посты в городе. У Триумфальных ворот государь тихо вошел в караульную комнату. Дежурный офицер в полной форме, застегнутый на все пуговицы, крепко спал. На столе лежало письмо. Государь заглянул в него. Офицер писал родным о запутанности своих дел вследствие мелких долгов и в конце прибавлял: «Кто заплатит за меня эти долги?» Государь вынул карандаш, подписал свое имя и ушел. Проснувшись, офицер узнал о неожиданном посетителе, великодушно вызвавшемся помочь ему в затруднительном положении.
Однажды за кулисы Александрийского театра зашел Николай I и сказал знаменитому актеру Василию Андреевичу Каратыгину (брату Петра Андреевича):
— Послушай, Каратыгин, говорят, ты хорошо представляешь лица! Изобрази-ка меня.
— Не смею.
— Я приказываю.
Каратыгин встал в соответствующую позу и голосом царя небрежно бросил адъютанту:
— Мне нравится актеришка Каратыгин, пошли-ка ему корзину шампанского.
Царь рассмеялся и изрек:
— Быть посему!
Наутро актеру на дом была доставлена из царских подвалов корзина великолепного французского шампанского.
Канцлер Карл Васильевич Нессельроде однажды всеподданнейше донес императору Николаю I на капитана 1-го ранга Геннадия Ивановича Невельского: тот самовольно поднял российский флаг в спорном месте на Дальнем Востоке и основал там российский форпост, чем вызвал гнев Англии и прочие международные осложнения. За это, по мнению министра, ослушника следовало разжаловать в матросы. Император же Николай I на это ответил: Невельского произвести в адмиралы. Что же до его самоуправства, вызвавшего такую изжогу у Англии, то император изрек:
— Там, где однажды поднялся российский флаг, он уже опуститься не может.
Николая I в картине Карла Павловича Брюллова привлекло столь ценимое им виртуозное владение кистью. Ему также, как рассказывают, приглянулась молодая жена художника. Темпераментный гордый коротышка Брюллов ревновал к великану Николаю и безумно злился. Однажды утром жена его, стоя у окна, увидела, что император — в санях, запряженных вороным конем, — подъезжает к Академии художеств, в здании которой жили Брюлловы. Не сдержавшись, она невольно воскликнула:
— Ах, государь!
Разъяренный Брюллов подскочил к жене и с криком:
— А, узнала! — вырвал у нее из уха серьгу, разорвав при этом мочку.