Увидев комиссию, я настолько перенервничала, что, когда меня попросили покинуть палату, я отказалась уходить. Мне казалось, что если я не буду слышать, о чём говорят врачи, то они решат или сделают что-то не так с Владом. В тот момент всё рациональное, что было во мне скукожилось, втянулось глубоко внутрь, на первый план вылез леденящий душу, иррациональный страх.
Вот только при попытке спорить мне строго напомнили, что я здесь на птичьих правах и пригрозили не допускать в госпиталь пока состояние пациента не улучшиться. Да и Влад попросил, мягко, но непреклонно. Поэтому я буквально заставила себя сцепить зубы и выйти из палаты.
Понимая разумом, что опытным врачам виднее, чем мне, я в оцепенении застыла перед дверью. В голове в ускоренном режиме пронеслось …
Формулировка «пока его состояние не улучшиться» слишком неопределенная. Такая ситуация меня категорически не устраивала. Ни то, что меня чуть не выгнали из госпиталя. Ни то, я не буду знать диагноз и слышать, что скажут врачи о прогнозах на выздоровление и какие дадут назначения.
И, если в отношении первого, я ещё могла понять: госпиталь все-таки военный, а не простая городская больница. Да, и мало в какие больницы родственникам вообще разрешат остаться в палате с пациентом. Особенно после такой серьезной операции.
То в отношении второго только нецензурные ругательства приходили на ум! Как так, я не буду знать диагноз? Внутри меня бушевал эмоциональный ураган пока я ждала окончания этого неожиданного консилиума. Тревога, злость, досада и… обида на Влада.
Знаю я этих врачей, с мамой всю жизнь прожила бок о бок. Пусть она в поликлинике работает, а не в больнице, но и там я успела увидеть достаточно, чтобы понять, что врачей можно условно разделить на две группы.
Врачи из первой группы умеют завуалированно отвечать на вопросы, в чём могут дать фору маститым юристам. А из второй рубят правду с плеча. Однажды я бы свидетелем разговора врача и пациента. Врач прямо сказал о серьезном диагнозе и прямо, не приукрашивая ответил на самый страшный вопрос «сколько мне осталось». Я всегда предпочитала правду как она есть, органически не переносила, когда от меня что-то скрывают. Но в ту минуту даже мне показалось, что со стороны врача это было слишком жестоко.
Часто бывая у мамы на работе, я ещё не раз сталкивалась с подобными разговорами. Они происходили не только между врачом и пациентом, но и между самими врачами, которые буднично обсуждали вопросы жизни и смерти. Со стороны можно было подумать, что сочувствие у них атрофировалось. За ненадобностью. Но я так не считаю. Большинство врачей из второй группы искренне верит, что неприукрашенная правда помогает пациенту воспринять всё серьезно, и не теряя времени приступить к выполнению врачебных назначений.
Интересно к какой группе относится Геннадий Михайлович? Скажет ли он мне всё напрямую, если я сама у него спрошу? Или так и будет молчать о состоянии Влада.
Я так задумалась, что не сразу заметила, как дверь палаты открылась и их неё стали выходить врачи, негромко между собой переговариваясь.
— Нина, теперь вы можете вернуться. И помните, о чём мы договорились?
Я кивнула, и помявшись секунду все же спросила:
— Геннадий Михайлович, скажите мне, что все-таки с Владом?
Он замер напротив меня, смотря с понимающей, отеческой улыбкой, поправил очки и твердо сказал:
— Нина, если вы собираетесь связать свою жизнь с Владом.
Я вздрогнула, не ожидала, что завотделением заговорит со мной о личном.
— Во всяком случае так мне сказала Анна Ивановна… — врач с сомнением посмотрел на меня, видимо, расценив мою скованность как недоумение.
— Ддаа, — скомканно призналась я. Замешательство моё было вызвано не стеснением, а тем, что я совершенно не понимала к чему ведёт этот разговор.
Мужчина кивнул и продолжил:
— Нина, вы должны понять, что не всю информацию Влад может вам рассказать.
— Но ведь это другое, не работа! Диагноз, и лечение, и обследования… Я же должна знать, что нужно делать.
Геннадий Михайлович с понимаем и сочувствием посмотрел на меня.
— В данном случае диагноз связан с работой вашего жениха. Не волнуйтесь, Влад расскажет вам ровно столько, сколько вам положено знать.
И вот тогда я впервые в полной мере осознала, что моя любовь к Владу влечёт за собой не только совместное будущее, но и неведение о существенной части его жизни. О его работе. И мне придется это принять, и доверить ему решать, какая информация может быть мне открыта.
Выйдя замуж за Влада, я попаду в его мир, в котором правила игры отличаются, и иногда знание может быть бременем, несущим больше вреда, чем пользы.
Я открыл глаза. В палате стояло пятеро здоровых мужиков с рожами такими, что, если в подворотне встретишь, инфаркт схватить можно. Я ухмыльнулся.
Побратимы.
— Как ты, командир?
— До свадьбы заживет, — пошутил Плохиш.
— Опять ты, — цыкнул на него Лёня, — Вперёд лезешь.
— Остальные парни в коридоре стоят, — добавил для меня Лютый.
— А где Нина?