Однажды в Челябинске. Книга вторая

– Мне так стыдно перед тобой. Я слабак, я поддался… Прости, сынок… За то, как я подверг твою жизнь опасности впервые, когда упился до чертиков… Мне до конца жизни будет сниться в кошмарах тот день, ведь вместо тебя это нужно было проделать со мной. Я заслужил. Ты тогда маленький был, не старше пяти лет. Тогда поступали лишь первые плохие звоночки. Я сидел на кухне и пил с какими-то мудаками по-черному – они сейчас в могиле все. Я думал, что это лишь временная забава… для успокоения. В тот день я интересовался исключительно попойкой, а никак не тобой. Ты мирно играл в другой комнате, пока взрослые ломали себе жизни на кухне. Помнится, мы повздорили сильно: браниться стали, кричали, бросались друг на друга. Не помню толком, из-за чего схлестнулись… А ты впечатлительный был, испугался и заплакал… громко-прегромко. И что сделал твой изверг-отец?! Нет, не побежал тебя успокаивать – от запаха перегара ты бы точно задохнулся. Я же захотел показать, кто в доме хозяин. Будто бес в меня вселился и увидел в тебе помеху – я не отдавал себе отчета… До сих пор стынет кровь в жилах от тех минут… Я залетел в комнату и отвесил тебе такую пощечину, что ты чуть на месте не перекувыркнулся. Клянусь, я не хотел. Ты заревел еще сильнее – меня это донимало, слушать этот вой было невыносимо. Откуда у такой тряпки, как я, только силы взялись? Я схватил тебя за ноги, поднял верх тормашками, вынес на балкон и вытянул над пятиэтажной пропастью. И меня как парализовало. Будто ангел и бес схлестнулись внутри. Я злобно смотрел на тебя – ты плакал и размахивал руками в воздухе. Мне ничего не мешало разжать пальцы. Руки затекли. Видимо, что-то человеческое во мне не давало этого сделать. Я и не пытался опомниться. Поверить не могу, что я мысленно прощался с тобой, прежде чем выкинуть тебя и вернуться за стол. Тогда-то меня схватила за майку твоя мама и втянула обратно в комнату. Так, что я чуть не выронил тебя. Проспался бы потом и в петлю, если бы увидел внизу твое маленькое бездыханное тельце. Вовремя мама с работы вернулась – она спасла тебя… Как чувствовала. Задержись она хоть на секунду… Ты ударился тогда подбородком об поручень балкона – до сих пор у тебя маленький шрамик там. Прости, черная метка… от твоего отца… напоминание о тяжелом прошлом… Варя кричала погромче тебя, принялась мутузить меня: не больно, по-женски – хотела забрать моего сынишку. Источник докучавшего мне шума теперь исходил от твоей матери. В тот день я так и не очнулся. Она спасла тебя… и поплатилась. Родная, и ты меня прости. Я молча развернулся и ударил ее кулаком по лицу. Она беспомощно повалилась на пол. Я, не помня себя, принялся бить ее, куда только можно. Она кричала, ревела, молила прекратить, а потом затихла, свернулась в клубок и терпела, пока мне самому не надоело тупое избиение и я не вернулся к собутыльникам. А вы оба так и лежали в зале – тихо и неподвижно… в разных углах, словно свалились с небес. Так у нас все и началось… Сын боялся меня как огня. Жена засобиралась уходить, но куда ж она без меня: идти некуда и не к кому. Тогда я еще не знал, что своими руками открыл затворы, через которые в нее хлынули все болячки и хвори, приступы, припадки, срывы. С моими тогдашними побоями они несравнимы. Из-за банального плача я запустил процесс плача молчаливого, падения неминуемого, отдалив от себя ребенка и надломив жену. Скоро и Варя стала глушить боль и депрессию тем же пагубным средством, что и я. Постепенно, год за годом, мы встречались на кухне друг напротив друга все чаще: стеклянная бутыль и две рюмки переросли в два граненных стакана. Сына мы бросили на произвол судьбы. До сих пор не верится, как я смог такое сотворить. Я же души не чаял в жене, обожал Андрея. Пару сотен грамм – ничего не помню, позже ужасаясь хаосу, что наводил: сломанная мебель, разбитые стекла, побитая жена, едва не сгоревшая хата, выговор на работе, забившийся в угол сын – его ненавидящие глаза, словно у маленького зверька, которому не оставили выбора. Сколько ты пережил, сынок… И ведь вырос нормальным и ответственным человеком, воспитанным и несгибаемым. Наша гордость, о чем мы тебе ни разу не сказали. Ты не должен превратиться в отброса и упыря как твой папаша. Я всегда хотел как лучше – для тебя в первую очередь. И чем все обернулось? Ничем! Но ты никогда не терял лица и мирился со всем. Ты жил с нами, терпел нас, оберегая, защищая, выгораживая… во вред себе… И где он только брал столько сострадания и доброты? – вот, кажется, он сменил вектор рассказа на Вадима. – В такой среде никто об этом не думает, а он как с рождения научился. Вот и его терпению пришел конец. Все случилось недавно. Андрей – добрый мальчуган. Каким бы уродом и пьяницей я ни был, он никогда не желал мне зла, не хотел моей смерти. Но тогда словно осерчал и хорошенько меня побил. А я был невменяемый… да и возраст не тот – я молчал и принимал его злые молодецкие удары, понимая, что это месть за все годы и особенно за тот первый раз. Так не должно продолжаться. Уверен, что он до сих пор очень стыдится, но он не виноват. Куда ж ему еще ярость девать? На пару дней он исчез. Я и договорился с Варей завязать вместе – ради Андрюшки. Сколько сможем, столько протянем. Но тот так и ходил подозрительным и замкнутым. Решили сделать ему сюрприз: достали, значит, забытую выходную одежду, мать пирог испекла яблочный… Не оценил. Сказал, мол, мы нашли повод выпить. И добавил, что с детства у него аллергия на яблоки. Что ж, родительский тест мы провалили. Расстроились, конечно, но решили с выбранного пути не сворачивать. С каждым днем он нам давался все тяжелее и тяжелее – изнурительное, скажу я тебе, испытание силы духа. И вот сегодня я нарушил свое же обещание. Вот и скажи мне, Вадик, чего я заслуживаю после этого?