Однажды в Чернобыле

Енот еще раз ударил по монстере, но, кажется, промахнулся, потому что она даже не огрызнулась. Я не отрываясь смотрел на изготовившуюся к прыжку тварь и за оставшиеся доли секунды еще успел подумать: кого она выберет теперь – меня или Енота?

Умирать мне было не страшно, хоть и не хотелось особо. Но я уже умирал не раз и не два, и в этом нет на самом деле ничего ужасного. А вот Динку жаль – ведь это произойдет практически у нее на глазах.

Ладно, может, у нее что-нибудь с Гусем получится. Если только он потом ее не убьет за независимый характер, он ведь может, Отелло недоделанный…

Боль была ослепительной. Почему-то она воспринималась как вспышка света невероятной яркости – в буквальном смысле ослепительная боль, от который взвыл каждый нерв в теле. Я не знаю, что именно повредила мне своими беспощадными челюстями монстера, потому что мгновенно ослеп от боли. Мое тело словно вывернули наизнанку, вытряхнув из него душу, и теперь этот бесплотный Хемуль-душа завис в полуметре от покинутого плотского кокона, тупо моргая несуществующими глазами, перед которыми стремительно вращались темно-зеленые круги и полосы.

А потом где-то далеко, за горизонтом, громыхнул гром – но звук все равно оказался столь мощный, что едва не разорвал мне барабанные перепонки.

С гудящей словно после контузии головой, продолжая тупо моргать (нет, глаза все-таки существовали, потому что ненастоящие глаза не могут так болеть), я с трудом приподнялся с четверенек. Все тело страшно чесалось, словно я не мылся две недели – бывали в моей практике и такие прискорбные периоды.

Подняв голову, я ошалело посмотрел на дымящийся кусок пережаренного ростбифа размером с добрую корову, распластавшийся в десятке метров от меня в почерневшем круге обугленной травы. Затем перевел взгляд на Енота, который ошарашенно смотрел на меня с другой стороны окружности из такой же коленно-локтевой позиции. Кажется, «папаша» все-таки рискнул долбануть молнией по нашей монстере и уложил ее на месте.

Вместе с монстерой он, правда, едва не уложил и нас с Енотом, но в боевых условиях «чуть-чуть» не считается. Одного из нас он точно спас.

Ощущая себя так, словно мыльной воды наглотался, еще не вполне отойдя от пережитого электрошока, я хотел забрать у покойного Бахчисарая автомат, но батарейка у меня перед глазами вдруг снова начала мерцать. Похоже, близкий разряд огромной мощности малость подзарядил аккумуляторы винтовки Стрелка, и теперь у меня была еще пара дыдыхов.

И я с чувством глубокого удовлетворения израсходовал их по назначению.

Впрочем, мое вмешательство уже не понадобилось. Пока мы с Енотом, парализованные разрядом, несколько мгновений отдыхали от сражения, оно фактически подошло к концу. Муха с Динкой нашпиговали свою монстеру свинцом до такой степени, что ей уже было западло шевелиться, когда «папаша» поразил ее молнией, что твой Зевс-громовержец.

А последнюю из атаковавших нас тварей, которой я здорово сбил атакующий пыл двумя последними зарядами, прикончил Патогеныч, виртуозно попав ей из гаусса прямо в яростно распахнутую пасть. Крупнокалиберная пуля вошла монстере в мозг и взорвалась внутри черепа, из носа и ушей твари хлынула кровавая каша, и ей стало уже не до нас и вообще ни до чего на свете.

Мы стояли в центре круга, очерченного несколькими выжженными, дымящимися кругами поменьше, и тяжело дышали, глядя на место побоища. Сказал бы мне кто еще вчера, что в восемь стволов можно отбиться от восьми монстер, – ни за что бы не поверил.

Не поверил бы даже, если бы мне кто-нибудь сказал, что видел восемь монстер сразу.

Глава 16 Демоны

Стрелок снова двигался во главе нашего отряда. Нет, теперь это уже сто процентов не было случайностью. Он вполне сознательно сам шел впереди, сознательно играл роль «отмычки», чтобы продемонстрировать нам – и главным образом Динке – чистоту своих помыслов. Через пять минут я даже хотел предложить ему поменяться местами, чтобы разумно распределить риск, но прикусил язык, заметив, как привычно, четко и быстро матерый сталкер распознает аномалии на нашем пути, почти не сверяясь с детектором.

Ну да, это ведь для нас вылазка за Периметр – смертельно опасный подвиг вроде полета в космос, а он последние годы безвылазно живет в Зоне, в которую превратились его родные места. Живет и выживает. Это мы все время натыкаемся на какие-то новые аномалии и феномены, а для него, похоже, внутри Периметра уже давно нет ничего, чему можно было бы удивиться.

Я, кстати, не раз уже думал над тем, что легендарная интуиция и чутье темных сталкеров могут быть связаны не столько с мутациями и какими-то сверхъестественными причинами, сколько с тем, что им приходится постоянно жить на этих отравленных пространствах и, соответственно, как-то приспосабливаться к такой жизни. А то, что за подобный опыт всегда приходится платить очень высокую цену – ну так среди них и смертность повышенная. Как и среди коллег Стрелка в его реальности, надо полагать.