Однажды, в давние времена…

Екатерина Максимовна не сразу нашлась, что ответить и на какое-то время за столом опять воцарилось молчание. Наконец, она проговорила погрустневшим голосом:

— Мне кажется, ты пытаешься сказать, что я вас лицемерить учу… Ну да, ты прав, так оно, наверно, и есть… Но если ты думаешь, мне это удовольствие доставляет… А сам бы ты на моём месте, интересно, что делал? И взгляни на это с другой стороны: ну не научу я тебя, что в сочинениях писать надо — а в результате пролетишь ты мимо института белым лебедем. Считаешь, лучше будет?

Довод показался Андрею настолько очевидным, что даже непонятно, как он ему самому ни разу в голову не приходил.

— Нет, конечно, кто ж спорит… — он тоже помрачнел. — Выходит, я сам — осёл…

— Прости, я не хотела тебя обидеть…

— Да чего там, какие обиды. Всё ж правильно…

Оба снова уткнулись в свои тарелки…

— И это же нетрудно совсем — для тебя, по крайней мере, — возобновила разговор Екатерина Максимовна. — Вот ты сказал, вы с мальчиками книги обсуждаете. Ведь не всегда же вы друг с другом согласны?

— Не то слово…

— И если бы я тебя попросила точку зрения, ну, к примеру, Чижова изложить?

Но вместо ответа Андрей неожиданно сам задал вопрос:

— Катерина Максимовна, а вы Сэлинджера читали?

— «Над пропастью во ржи»? Конечно. А к чему ты это?

— Я что думал в последнее время… Вот у них всё по-другому, ясно, чем у нас. Но как я смотрю… У нас ведь, если разобраться, тоже ничуть не лучше. Ну да, понятно, вызубрить и оттарабанить, что положено — невелика трудность. Но кому надо, что б мы ещё и вид при этом делали? А вы сейчас говорите, сами тоже не по своей воле лабуду всю эту с нас требуете…

— Ну ты, Кузнецов, и выдал, — со смешком фыркнула она. — Ты б у меня ещё спросил, зачем надо на комсомольские собрания ходить.

Опять она говорила вещи, которые ни от одной другой училки не услышишь…

— Вы знаете, вы правда какая-то совсем не такая… Не как все. Даже в классе. А сейчас и вообще…

— Ты тоже… Может, это просто потому, что оба мы сейчас не в классе?

— Может… Не знаю, вам говорили или нет… Вот у вас я ни одного урока не просачковал… ну, если перед олимпиадой не считать. А у Таньки постоянно…

— Таньки? — тут же встрепенулась Екатерина Максимовна. — Это кто ж такая эта Танька? Уж не Татьяна ли свет Ивановна?

— Извините, я случайно, — смутился Андрей.

— Да ничего-ничего, забавно даже. Но, — победоносно глянула она на него, — этот грех тебе придётся искупить. Признавайся, как вы меня за глаза называете.

— А вот не стану, — откинулся на спинку стула Андрей и демонстративно скрестил руки. — Это нечестное требование.

— Почему нечестное?

— Потому что за один грех вы требуете совершить другой — и точно так же, заметьте.

— А за второй я тебе уже заранее индульгенцию выписала, — рассмеялась учительница. — Так что всё честно. Признавайся как на духу. Катькой?

Андрей посмотрел на неё с деланым неодобрением и нехотя ответил:

— Ну, и так тоже… Но вообще, по-разному, кто как.

— А вот ты, например?

— А это уже следующий вопрос.

— И вовсе даже нет.

— Ну вот зачем это вам?

— Интересно, — с невозмутимым лицом пожала плечами Екатерина Максимовна.

— Я ведь могу и соврать.

— Можешь, — согласилась она. — Но тебе тогда стыдно будет.

— А откуда вы знаете, может мне как раз стыдно будет, если я не совру?

Екатерина Максимовна отстранилась в притворном ужасе.

— Никогда не поверю, что ты меня настолько плохо называешь. Даже за глаза.

— Ну ладно, вот же ж прицепились… — вздохнул Андрей. — Русалкой. Училкой по русскому, в смысле. Учительницей, хотел сказать…

Но Екатерина Максимовна этим объяснением не удовлетворилась.

— Неправда, — возразила она. — Училка по русскому будет русачка. Это все знают — я ведь тоже в школе училась. И у той же самой Таньки, между прочим.

Видя, что отступать дальше некуда, Андрей вздохнул совсем горестно и со смущённым видом начал:

— Первого сентября… нет, второго: первое — воскресенье было… И вы тогда были совсем как сейчас… — он запнулся.

— И что?

— И мне показалось, что вы очень похожи на русалку. А потом ещё выяснилось, вы у нас вместо Татьяны Ивановны будете…

Катя с интересом оглядела себя.

— Как сейчас, говоришь? Так значит, я и сейчас на неё похожа — на русалку?

— Ну да…

— Ты думаешь? Хм… Пожалуй, и правда что-то есть. Но я ведь с тех пор ни разу больше так не одевалась. Вот уж не предполагала, что кто-то запомнит.

За этот наряд она получила тогда свой первый — и последний пока — выговор. Ну, не то чтобы совсем уж выговор, но в конце дня Кикимора отозвала её в сторону и достаточно строго указала, что хотя для первого звонка и допустимы, конечно, определённые послабления, впредь ей надлежит являться на работу в чём-нибудь поскромнее…

— Почему, ни разу? На Новый год ещё.

— Новый год?

— Ну, во Дворце культуры.

— Так ты там был? А почему не подошёл?

— Ну а чего б я подходить стал? Сказать: «С Новым годом, Катерина Максимовна»?

— Хотя бы. Для начала.

— Так я и сказал… Но вы не расслышали. Ещё с кем-то разговаривали…

— Ой, извини. Но там, правда, так шумно было…

— Да нет, понятно же… И я за вас проголосовал…