Однажды в Логосе

Алекс, однако, вовсе не заметил величественности данного места, потому что всё время виновато смотрел в пол, стесняясь показать свое заплаканное, румяное лицо. Он боялся, что его, великого и опасного, единственного сына Марселя Калле, сочтут слабым и беспомощным.

Джексон искренне хотел помочь юноше, но не знал, что именно произошло у него и что можно сделать, чтобы его утешить. Поэтому директор академии решил приготовить чаю. Он заварил его с такой любовью в маленьком синем чайнике с неловкой надписью: «Любимому деду», которую сделал в детстве Арно, добравшись до чайника. После в огромном столе с множеством строгих ящиков выдвинулся заветный, где всегда хранилась халва для внуков. Джексон достал тарелочку со сладостью, придвинул Алексу чашку чая.

– Родной мой, – ласково начал он, – угощайся, вот – халва.

Алекс из вежливости взял небольшой кусочек халвы и сделал глоток, продолжая смотреть в пол.

– Алекс, я не хочу тебя заставлять рассказывать мне, что у тебя случилось. Просто знай, что я всегда готов тебя выслушать и помочь тебе, чем смогу…

Джексон заглянул за тяжело свисающую белую члку и увидел, что Алексу неприятно такое внимание и он съёживается только больше, и прекратил докучать. Директор посидел еще немного молча, волнуясь, что опаздывает к приезду гостей. Он просто не мог задерживаться ещё больше.

– Алекс, я это кхм, пойду, меня там ждут…

Джексон уже был около входной двери, когда услышал еле различимую просьбу остаться.

Алекс робко приподнял голову и сделал глубокий вдох. Он понял, что если он продолжит молчать, то помочь ему никто сможет.

– Все это, это из–за моего отца, – он мужественно сдерживал накатывающиеся слёзы, – мне очень его не хватает.

Он вновь заплакал, но вскоре нашёл в себе силы продолжать.

– А никто не понимает меня, сестры совсем не помнят его, а от мамы я всегда слышу лишь одно: "Ты должен быть достойным сына своего отца"… А я не достоин…  Я пью, бью и ненавижу.... И все вокруг меня боятся и … и не понимают. Я просто чудовище…

Джексон тихо подошёл к нему и прижал его голову к груди.

– Я тебя понимаю, мой мальчик… – Он не успел докончить.

– Правда? – Поднимая глаза к нему, словно к божеству, спросил Алекс.

– Да, конечно, мне тоже говорили после смерти отца, что я бастард, недостойный его фамилии, и мне было больно вдвойне: я потерял своего близкого человека и подвел его. И все сделал: окончил университет, женился, по заветам матери, которая всегда прикрывалась отцом… Кхм знаешь, как я сейчас жалею о том, что поступал так, как поступал… Только я мог определить, каким должен быть сын моего отца, ни мать, только я…

Алекс робко встал и обнял Джексона за шею.

– Милый, – сказал со старческой лаской мужчина, – не смей повторять моих ошибок. Ты замечательный человек: умный, добрый, честный, только немного сбитый с истинного пути.

Он вытер своими грубыми пальцами слезы Алекса.

– Иди к себе, отдохни… Можешь не приходить на вечернее занятие, я пойму. А сейчас мне правда пора.

Он уже вырвался из тяжелых объятий юноши и направился к двери, как вдруг тот задушил его вновь большими руками.

– Спасибо вам, спасибо, директор… Я, знаете, я не подведу вас, я справлюсь, честно.

Джексон ласково улыбнулся, высвобождаясь из плотных объятий, и быстро направился вон из кабинета.

ДВЕНАДЦАТАЯ ЧАСТЬ