Однажды в Лопушках (СИ)

Ну… в общем, таким котом, на которого ни одна собака пасть не раззявит. Сам здоровенный, может, даже больше дядьки Святогора. Спину выгнул. Хвостом по бокам бьет. Лапищи с когтями. Глаза зеленые, на эту, воиншу, вперились.

А масти светлой.

Белой будто бы. И в пятнышки, но тоже светлые. Васятка даже шерсть пощупал. Подумал, что, может, выдрать клок, для доказательств, но как-то не решился. Все-таки чужак. Еще не так поймет.

А тот рыкнул.

— Уводи мальчишку.

— А ты?

— А я… пойду побеседую с нашим умником… с-скотина.

Хотел еще что-то добавить, но застеснялся.

— Вы выражайтесь смело, — подбодрил оборотня Васятка. — Я уже туточки многого наслушался… и никуда не пойду.

И нос рукавом вытер.

Для солидности.

В балладах, небось, сопливым героям не место.

Он понадеялся, что воинша откажется: ну где это видано, чтобы воины да от битвы бегали, но нет, она секиру на плечо положила и сказала:

— Идем, мальчик.

— Я Васятка! — сказал Васятка и грудь выпятил. — И никуда я не пойду!

Он еще хотел добавить, что уже не маленький и все понимает, как где-то там, в глубинах горы, громыхнуло. И грохот был таким, что с потолка посыпалась крошка, а Важен упал на землю, лапы растопыривши.

— Вот же ж… — сказала воинша и тоже выругалась.

Правда как-то… без души, что ли. Но Васятка тоже запомнил. Оно ведь как, мамка сама говорила, что никогда не знаешь, чего тебе в жизни пригодится.

А потом раздался вой. Утробный. Нечеловеческий.

И Важен не выдержал. Ответил на вой рыком, от которого Васяткины волосы дыбом встали, а воинша и вовсе всхлипнула, но на ногах удержалась. Васятка же перо свое достал, погладил и сказал:

— Идем воевать, что ли…

Людей они почти вывели.

Олег шел первым, и тропа сама ложилась под ноги. Была она зыбкою, что туман болотный, и пахло здесь так же, стылым болотом, мертвой землей. Но Олег сосредоточился не на запахе — на тропе.

По камню.

По коридору, что наполнен был тенями да огнями. На огнях этих, по-за которыми скрывались тени. И тени метались. Кто-то падал, кто-то вскрикнул. Кто-то силой плеснул, которая докатилась до тропы и в ней увязла. Хотя и заставила эта сила Олега споткнуться. Но ничего. Удержался на ногах.

Как-то.

Пускай.

Главное, удержался. За ним и остальные. Молчаливая Инга, чье дыхание наполняло пещеру светом, и это было до боли странно, но хорошо. За нею Ксения. Олег слушал стук её сердца, голос его.

За Ксенией — тетка Ирина.

И…

…сзади закричали тоненько так, жалобно. Правда, крик тотчас оборвался, а вот тропа вновь задрожала.

— Погоди, — сказала Инга, и ладони её коснулись головы, отчего голове тотчас стало жарко. — Давай, дальше… выше.

— Я не умею.

— Просто веди.

— Куда?

— К дубу, — сказала Ксения. — Дуб защитит. Он старый.

— Тогда… иди ты вперед. Возьми его за руку. А ты просто привяжи тропу к ней, — Инга говорила так, будто точно знала, что нужно делать. Может, и вправду знала. Олег спрашивать не стал, но посторонился, пропуская Ксению вперед.

Здесь, на тропе, она казалась полупрозрачною, что вода родниковая. И водой была. А еще прохладой. Инга же виделась солнечным жаром.

— Ты… кто? — спросил Олег.

Тропа к Ксении пошла, признав за нею право выбирать дорогу.

— Инга.

— Нет, ты… по себе кто. Я ведьмак. Ксения…

— Водяница я, — сказала Ксения. — Наполовину. И оборотень самую малость. Но ипостась не сменю, просто… оборотни нестабильны, вот и у меня не то чтобы два обличья, скорее уж я могу с водой говорить и могу жить среди людей.

— Такое редкость, — согласилась Инга.

— Вот. А ты кто?

— Я… не знаю. Матушка моя, как и бабушка, жрицами были. Лалы Огненной…

Тропа плыла. Тропа разделила два мира, и в том, что остался по-за гранью, творилось что-то страшное. До Олега донесся тонкий дребезжащий звук, потом запахло смертью, и сила её выплеснулась в туман, став частью его.

— Они прошли посвящение.

— А ты?

— Нет.

— Почему?

— Отец… выпил мать. И меня не пожалел бы, — Инга произнесла это ровно, отстраненно. — Мама… она любила его. И он любил её. Сначала. Мне бы хотелось верить в это. И она так говорила. А потом он получил силу. И благословение. И стал меняться. Больше денег. Больше власти. Но все одно мало. Он хотел еще больше. И еще… и тянул из мамы силы. Она давала. А когда все отдала, то сделалась не нужна. Он убил её.

— Почему она…

— Не попросила о помощи? Кого? — Инга остановилась, и тропа задрожала. — Во-первых, она его любила. Даже когда ушла, все одно продолжала любить. Мы… только один раз выбрать можем.

Счастье, что она выбрала не его, Красноцветова. Неудобно получилось бы.

— Во-вторых, на ней было благословение Лалы. Она не могла убивать. Лала… не та богиня. Поэтому я и не ходила к ней. Вдруг бы тоже… благословили.

Инга замолчала.

А тропа оборвалась. Резко. Хлестко. Ударив по рукам и нервам. И Олег пошатнулся, а может, вовсе упал бы, когда б не руки, его подхватившие. С одной стороны холодные, что вода в ручье. С другой — обжигающие, что солнечный пламень.

— А вы говорили, — произнес кто-то, кого Олег не мог увидеть, ибо туман продолжал жить, но уже в глазах. — Что все готово! Да они едва не ушли!

— Не ушли же, — ответили этому человеку.

Проклятье.