Однажды в Лопушках

Где бы они ни находились, место это было донельзя странным. Будто пещера темная, стены то ли исписаны, то ли изрезаны. Из освещения — пара факелов, закрепленных у самого потолка.

Горят.

Чадят. Выедают воздух.

Старуха, которую уже старухой назвать и язык не поворачивался, склонилась над Ингой. Потянула. Заворчала:

— Ишь ты… надо же… не думала, что повидаю этакое чудо. А ты, ведьмачок, чаруй…

— Что чаровать?

— Мне откудова знать-то? Я ж не ведьмак. Давай, твори тропу, чтоб свои пришли, а чужие не сумели.

Ага… легко сказать. Да только… какой из Олега ведьмак? Не ведьмак, название одно… но если другого шанса нет, то… то он должен.

И сумеет.

Не было такого, чтобы Олег Красноцветов чего-то да не сумел.

Глава 50 В которой настоящее встречается с прошлым

Ромашковый чай хорошо успокаивает. Особенно если его выплеснуть кому-нибудь в рожу.

Жизненный совет

Если падать в Бездну, то рано или поздно поймешь, что любое падение по сути своей — полет. Так и здесь. Я раскинула руки, и те превратились в крылья.

Черные.

Какие еще могут быть крылья у некроманта?

Женщина-некромант… глупость несусветная! То есть, они, конечно, встречаются и даже обучение проходят, но… но это редкость! Некромантия противна самой женской сути. А я вот… меня вот… угораздило.

Везет же тебе, Маруся.

Я так думала, пока летела.

А потом еще подумала, что тьма моя слишком давно меня ждала. И мне без неё тоже было плохо. Маятно. Хорошее слово. Как раз точно описывает мое состояние.

Ма-ят-но.

Когда в душе разлад и на сердце тоже.

Нет, я не обижалась на матушку. И на отца. Я его знать не знала, а стоит ли обижаться на незнакомого человека? То-то и оно. А матушка… я найду тех, кто её убил.

Тьма поможет.

И она согласилась, окутала меня теплым облаком. Моя… и стоило бояться? То-то же. Теперь я не боюсь. Волнуюсь, как волнуются перед грядущей встречей с давним другом.

Больше чем другом.

И от волнения меня пробирает дрожь, которая распространяется на крылья, и… и мне не дают упасть.

— Тише, Маруся, — меня подхватывают, и оказывается, что чужие крылья тоже могут держаться на моей тьме. Эти крылья огромны и сильны. Их хватит, чтобы поднять в воздух двоих. — Сосредоточься.

— На чем?

— На чем хочешь. Это твоя сила. И тебе надо её собрать.

Всю? Всю-всю до капли? Ведро опрокидывается, вода разливается. Бабушка, я не специально. Но бабушка не слышит. Бабушка занята. Она сидит в центре комнаты, на домотканом половичке, вокруг которого раскладывает травы.

…белая полынь. Её хранят в особой плетеной корзинке, под кроватью. И трогать эту корзинку запрещено строго-настрого.

Я хватаю тряпку, спешу убрать воду, пока бабушка занята. Не то чтобы ругаться станет, но мне до крайности неловко. Неуклюжая я.

— Брось, детонька, — говорит бабушка, поднимая полупрозрачную веточку. — Иди сюда, садись.

Память.

Тетушка говорила, что обряд проводился… да вот пока я жила с нею, он и проводился, но ничего не помню! А потом? Когда уехала? Я ведь возвращалась на каникулы. И даже потом, работая, тоже возвращалась?

— Возьми, — бабушка растирает ветку пальцами, и полынная труха сыплется в ладони. — Закрой глаза.

— Зачем?

Она лишь качает головой.

Ягоды омелы, белые, маслянистые. Раздавишь такую, и потянется она соплей. Омелу не люблю. Паразит. Но следует признать, что сама по себе омела очень полезное растение.

— Надо, дорогая. Садись. Закрой глаза.

Я подчиняюсь.

И липкий сок омелы касается моего лба.

Бабушка рисует знаки…

…память.

Память — это сложно. Запутано. Бабушку помню. А маму… маму я не помню! И паника вновь накрывает меня с головой. Крылья подламываются, но мне опять не дают упасть.

— Тише…

— Я просто…

…мама закрывает глаза ладошкой, спасаясь от солнечного зайчика. Я смеюсь. У меня в руках круглое зеркальце, и я ловлю свет.

Это… смешно?

— Хватит, Маруся… — мама подхватывает меня на руки и кружит. — А ты тяжелой стала! Большой такой…

Она касается теплыми губами щеки и только потом меня отпускает.

— Собирай вещи, — говорит она. — Нам пора ехать.

И я бегу вприпрыжку. Я счастлива! Мама заберет меня к себе. И мы будем жить вдвоем! Только вдвоем! Она обещала. Давно, правда, но я ждала. И вот мама готова исполнить свое обещание.

У меня сумка.

Я пытаюсь понять, что именно надо сложить. Нет, бабушка уже положила и майки, и трусы, и даже платье, которое не новое, но для дома сойдет. А я смотрю и… почему-то страшно.

Почему?

Я ведь так хотела уехать с мамой. И уеду. А бабушка? Что с нею будет? Она останется совсем-совсем одна? И от этого тоже грустно. Я сажусь на кровать, прижимая сумку к себе.

— Аленушка, ты уверена? — бабушкин голос доносится из-за расшитых шторок, что отделяют одну комнату от другой. — Может, не стоит торопиться?

— Мама, выхода особо нет, ты же видишь, что с ней происходит! Это… это неправильно!

— Просто сила.

— О да… темная сила! Вчера она на кладбище ушла.

Я?

Не помню.