Однажды в Лопушках

— Сколько раз ты её забирала оттуда? А эта проклятая усадьба. Её туда тянет. Нам удалось перехватить, но это не может продолжаться вечно!

— Просто сила зовет.

— Именно! А не станет силы, тогда она будет нормальной.

— Не будет, — жестко сказала бабушка, и у меня руки задрожали. — Твоя дочь уже нормальна. Для некроманта.

Некроманта? Это… это я, да? Но я ведь… про некромантов я слышала. Нам в школе рассказывали. А потом еще Петька, у которого отец в городе и некроманту служит. Настоящему. У него дом на костях стоит, а вместо светильников — черепа человеческие. И из глаз их колдовской зеленый свет бьет.

Петька клялся, что все так и есть.

И еще, что будто бы тот некромант силу в жабах черпает. Их ему на каждый обед несут. Сырыми. Сырыми и глотает.

Гадость какая!

И это выходит, что мне…

…сколько мне было тогда? Сознание вновь расслаивается, я вижу себя со стороны, растерянного ребенка, которому позволили подслушать разговор. А что именно позволили, тут у меня-взрослой сомнений нет. Они ведь могли закрыться.

Мама забыла.

Бабушка…

— Тебе бы найти учителя.

— Кого?

— Кого-нибудь. Неужели так сложно? Хочешь, я средь своих поспрошаю.

— Её заберут, — теперь в голосе матушки звучала обреченность. — Ты не понимаешь…

— Объясни.

— Старик заберет её. И выпьет. Он… он давно ищет себе преемника… только… он сына выпил. Тот был одаренным. Некромантом. А потом перестал. Силу всю вытянули. Вот и сломался. Когда мы еще… начали встречаться, уже тогда от некроманта почти и не осталось ничего. Теперь и вовсе. Я не узнала его даже. Но он не стал бы врать.

— Думаешь?

— Зачем ему? Я ведь ничего не просила. Я… просто посоветоваться. Учителя… ведь, если сам некромант, мог бы сказать. А он… он говорит, что старик одержим вечной жизнью. Что если узнает про Марусю, то в жизни не оставит нас в покое. Выдвинет претензию. Признает. Заберет. И… погубит.

— В тебе говорит страх.

— А ты не боишься, мама?

— Чего?

— Их… они… не люди. Уже не люди. Я много повидала. Была наивной дурочкой, но… понимаешь, для таких, как они, закон не писан. И ни один суд не встанет на нашу сторону. А если вдруг и случится чудо, то… плевать они хотели на решение суда. Нет, это… это единственный способ. Он запечатает силу. И та уснет.

— Как надолго?

— Не важно. Но лет десять он точно обещал. А там… Маруся станет старше. И тогда сможет сама выбирать… или вообще… её не заберут!

— Тише.

— Я… мы вернемся завтра.

— Ты веришь этому человеку?

— Что мне остается делать? Он… он назвал цену. И у меня есть, чем заплатить.

— Эти драгоценности…

— Знаю, мама. Я… я их отдам. Честно! Но сперва позабочусь о дочери.

…драгоценности.

Крылья крепнут, а тьма под ними уже не кажется такой надежной. Она смеется, грозит уронить. Нет. Я не позволю. И уже сама требую:

— Показывай!

Память крови? Есть такая. Но память силы надежнее. И пусть та дремала, но теперь-то очнулась. И я имею право знать правду.

Я имею право знать!

Мне страшно.

Я никогда-то не бывала в городе прежде. Мы ехали всю ночь, и сперва было интересно, а потом скучно. Еще и воняло. По вагону ходили какие-то люди. Кто-то даже пел заунывным голосом. Но к поезду я привыкла. А город закружил, захлестнул толпой. И я вцепилась в мамину руку.

Она же не посмотрела на меня.

Она кого-то искала в толпе взглядом. Потом вздохнула и сказала:

— Идем.

И потянула меня сквозь этих людей, которые маму пропускали, а меня будто и не видели. Я пыталась не отстать, но не успевала. И от расстройства заплакала. Почему-то мой плач подействовал на людей странно, они вдруг схлынули, а мама… мама остановилась.

Обернулась.

И лицо её сделалось страшным.

— Маруся, прекрати! — крикнула она. А я расплакалась еще сильнее. Слишком много было всего вокруг. Слишком…

— Маруся, успокойся, — мама прижала меня к себе. — Все хорошо… хочешь, мороженое купим?

— Я пить хочу!

— И пить купим.

Дальше воспоминания были мятыми. Кафе какое-то. И сладкая вода. Мороженое. Булочка. Мама купила много всего, но столько в меня не лезло.

Машина.

Такси.

Мы ехали и ехали. И я смотрела в окно на проплывающие мимо улицы, на людей, на всех и сразу. Потом… дом. Темный. Грязный. И мы поднимаемся по крутой лестнице. В этом доме плохо пахнет, но я уже не жалуюсь. Я готова терпеть вонь, лишь бы остаться с мамой. И только крепче цепляюсь за руку её.

…где это мы были? Адреса детская память то ли не удержала, то ли просто не обратила внимания на буквы. Читать я училась позже.

Квартира.

На звонок открывают сразу. И вид мужчины, что застыл в дверном проеме, приводит меня в ужас. Он выглядит огромным.

…обыкновенный. Я могу смотреть на него взрослой. И удивляться тому, что вижу. Мятая рубашка, украшенная россыпью мелких пятен. Грязные штаны. И босые ноги.

Волосы взъерошены.

Он был красив. Когда-то. И, наверное, красота в нем привлекла. Или сила? Сила ощущается, точнее остатки её.

— А… ты…

— Ты обещал встретить!

— Не заводись, — он отвернулся. — Заходи…

— Маруся…

— Давай без этих сантиментов. У меня уже есть один щенок, хватит, чтобы долг перед родом зачли, — он ступал осторожно, сомневаясь в самой своей способности ходить. Ноги шаркали по грязному полу. — Принесла?