Однажды в Лопушках

Разбудил Олега петух. Громкий голос его проник сквозь деревянную стену, подушку, разбивая такой хороший спокойный сон.

— Твою ж… — Олег попробовал перевернуться на второй бок. Кровать заскрипела. Прогнулась. Тотчас стало жарко.

И неудобно.

И петух опять заорал.

— Вставай уже, — крикнула хозяйка. — Завтрак готов!

Завтрак.

Вставать.

Олег спросонья не сообразил даже, где находится. А поняв, мотнул головой и сел. Это ж надо… стоило бы охрану взять. И с охраной уже… охрана точно лишнею не будет.

Пашке позвонить опять же.

И…

Он потер сонные глаза и зевнул. Почему-то думалось обо всем лениво, отстраненно. И мысли эти продолжались уже за столом. Петух вновь завопил. Вот это голосище…

— Дров наколи, — велела хозяйка, выставляя крынку с молоком, тарелку, на которой высилась стопка пухлых блинов. Рядом встали миска со сметаной и вторая, с вареньем. — Ешь хорошо, а то до обеда я на огороде.

Олег кивнул.

Колоть дрова он совершенно не собирался. Но в какой-то момент вдруг обнаружил себя подле сарая, с топором в руках. Топор был старым, но наточенным до того, что в полено входил с легкостью, разделяя его на ровные чурочки.

— И что я творю? — поинтересовался Олег у кошки, которая растянулась на поленнице, поглядывая на человека с обычной кошачьей снисходительностью. — Занятия другого нет?

И не ответив себе, поднял топор, чтобы с каким-то воистину мазохистским удовольствием опустить на полено. Правда, на сей раз то не распалось пополам, но вцепилось в клинок.

— Вот так… — Олег хмыкнул.

И потянул за топорище.

А ведь не забыл… дома-то колоть приходилось часто. Старая печь требовала много дров, и даже зимой, когда топили не ими, но кусками жирного черного торфа, тетка все одно подкидывала дрова. С ними огонь живее.

К чему это?

Чурку он разбил на куски и уже на кошку глянул, мол, видишь. Могу еще.

Кошка отвернулась. Паскуда, как и все бабы. Но думалось об этом без обычной злости, да и вовсе, словно… словно и она, и раздражение, накопившееся за годы, и все-то, что было, ушло в топор. А потому Олег с радостью поставил новую колоду, замахнулся и ударил с коротким хеканьем. И снова, и снова… и, кажется, именно этого ему и не хватало.

Дурь, конечно.

Остановился он, лишь когда солнце поднялось уже высоко, зависло, приклеилось к небосводу. Палило нещадно. И пот тек по шее, спине и животу. Этот пот напрочь пропитал старую майку, выданную хозяйкою. И штаны тоже. Еще хотелось пить.

Олег огляделся.

И застыл.

— Доброго дня, — в старом платье, бледно-голубом, с вышивкою по горлу, Калина гляделась до странности незнакомой. Темные волосы свои она заплела в косу, которая выглядывала из-под соломенной шляпы.

— Доброго, — голос почему-то был сиплым.

— Пить хочешь? — она склонила голову к плечу.

— Хочу.

Пальцы вцепились в топорище. И пришлось сделать над собой усилие, чтобы отпустить топор. Не хватало… Олег вогнал его в колоду.

И сделал шаг.

А она подала высокий кувшин, до краев наполненный ледяною колодезной водой. Стоило сделать глоток, как занемели зубы, а горло и вовсе перехватило.

— Осторожно, — сказала Калина, глядя куда-то в сторону. — А то ведь и застудиться недолго.

— Не… застужусь, — Олег допил-таки до дна, ибо вода эта оказалась вкусной до того, что оторваться было невозможно. И ничего-то вкуснее он в жизни не пил. — Как-нибудь… спасибо.

— Пожалуйста.

Она оглядела двор, засыпанный ровными… почти ровными, все-таки давно он ничем-то подобным не занимался, чурочками.

— Помочь?

— Если не затруднит.

Олег и сам бы справился. Но тогда она уйдет. И… и где искать? И надо ли? Вот она, рядом, стоит, пахнет цветами и сеном, свежескошенною травой, что только начала вялиться на солнце, дымом и треклятой деревней, которая что-то этакое задумала, а что — не понять.

Калина вошла через махонькую калитку, которую Олег только и заприметил. Присев, она стала собирать чурки, которые с видом пресосредоточенным укладывала уже на поленницу.

— Ты… ушла.

— Ушла, — не стала отрицать она. — А ты пришел.

— Пришел.

До чего глупый разговор получается. Олег ведь иначе хотел.

— За мной? — она посмотрела в глаза, и он не выдержал, отвернулся, чувствуя, как вспыхивает знакомой злостью. Правда, и сгорела она быстро.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Сам не знаю.

— Ты жениться собрался.

— Собрался. Я должен был сказать. Извини.

— Ничего, — она отряхнула соринки, прилипшие к подолу. — Я понимаю. Это нужно для дела. Для бизнеса. За ней капиталы отца… перспективы… так?

Олег кивнул.

И ведь он собирался говорить вот это вот! Про капиталы и перспективы, про жизненную необходимость, про то, что серьезные люди не заключают браков по любви. И вообще, брак в первую очередь — сделка, а потом уже все остальное. А любви вовсе не существует. Ему самому все это казалось убедительным. А теперь вот, когда Калина говорила, куда-то вся убедительность взяла и подевалась.

Куда?

Чувствует себя дурак дураком. И мальчишкой, с которым случилась первая трагичная любовь. Хрен его знает, почему трагичная, но…

— Я бы только мешала вам, Олег. Ты, конечно, предложил бы мне… что?