Однажды в Марчелике

Повисло молчание. Фургон скрипел, переваливаясь на ухабах, а впереди ухали воллы, и переговаривались о чём-то касадоры, ехавшие снаружи. Пелле было страшно, но слёзы закончились, исчерпав весь положенный лимит на сегодняшний день. Белобрысый касадор был добр к ней, и это хотя бы немного успокаивало. В конце концов, она ничего крамольного про них не могла знать – и всего лишь хотела побывать на могиле деда, которого никогда в своей жизни не видела…

Пелле страшно захотелось спать. Она прислонилась к стенке фургона и незаметно для себя задремала…

Сухие болота, в полудне пути от города Сан-Валентино, Марчелика. 23 октября 1935 года М.Х.

– Что, нельзя было выбрать стоянку без этих тварей?! – женский голос разбудил Пеллу.

Она помнила, как заснула: сидя на полу и привалившись спиной к стене фургона, который качался на ухабах. Однако совершенно не помнила, как оказалась на матрасе, укрытая одеялом. Ей даже положили какую-то скатку под голову – видимо, в качестве подушки. Всё это, конечно, и близко не стояло рядом с кроватями в гостинице «Жёлтое небо», но явно было куда лучше, чем голые доски.

– Тётя Луиза, ну что вы возмущаетесь? – засмеялся второй женский голос. – Мужчины же объяснили, почему так надо!

– О да! Они-то мне, конечно, всё объяснили! А потом исчезли на пять дней! – женщина продолжала возмущаться. – Их никто не кусает, знаешь ли, каждое утро!.. Чему ты улыбаешься, Мэнола?! Думаешь, это смешно?!

– Тётя, вы так далеко от меня, что пока ещё да, смешно!.. – отозвался другой голос, который Пелла узнала.

Голос принадлежал девушке, которая вчера вела фургон. И, помнится, рвалась пристрелить Пеллу за то, что та случайно ударила её брата.

Судя по пробивавшемуся в окна яркому свету, уже наступило утро. И да, Пеллу тоже кто-то умудрился укусить в руку, которую она выпростала во сне из-под одеяла. Одеяло, к слову, было тонким и скорее обозначало своё наличие, чем сохраняло тепло. Но, во-первых, девушка спала в одежде, а, во-вторых, жаркая погода намекала, что укрываться ночью вообще необязательно.

Снаружи доносился запах еды и гнили. Такой запах гнили появляется там, где много стоячей воды, которой некуда деваться – из-за чего образуется болото. Во всяком случае, так было на Старом Эдеме.

«Наверное, и в Марчелике должны быть свои болота, – сознательно рассудила девушка, поднимаясь с кровати. – Ничего я тут не высижу… Если дверь не заперта, просто выйду. А если заперта… Попрошусь в кустики!».

Дверь оказалась не заперта, а потому отворилась мягко и без скрипа. И даже ступеньки, что вели от двери на землю, не скрипели. Это Пеллу сильно удивило, потому что так ухаживать за фургоном было, по её мнению, странным и лишним. Ведь это же просто фургон…

– О! Девочка! Ты проснулась! – голос принадлежал той решительной женщине, что совсем недавно критиковала место для лагеря и надоедливых кровососов.

«Её называли тётей Луизой!» – вспомнила Пелла.

К сожалению, девушка не сразу смогла её рассмотреть. Она вообще на несколько секунд ослепла, выбравшись из полумрака фургона – так ярко и бессовестно светило марчельское солнце.

– Да уж! Проспала пол-утра, ишь леди! – засмеялась вчерашняя девушка, которую, как оказалось, звали Мэнолой.

– Вы бы молчали, юная мешо! – возмутилась тётя Луиза. – Её вчера едва не изнасиловали, а потом чуть не убили! И как она должна себя чувствовать, по-твоему?! Оказалась бы ты на её месте…

– Вообще-то я была на её месте, тётя Луиза! – напомнила Мэнола какой-то неизвестный Пелле случай.

– И дрыхла потом до обеда! – грозно ответила женщина.

Тут глаза Пеллы, наконец, смогли приспособиться к яркому свету, и она разглядела тётю Луизу. Седая, явно в возрасте, но ещё не старуха – именно так оценила её девушка.

На самом деле, тётя Луиза, довольно поздно родившая детей, могла бы считаться в Марчелике уже отжившей свой женский век. Но крепкие руки, прямая спина и сверкающие праведным гневом глаза – вкупе с активной жестикуляцией большой, можно даже сказать, огромной чугунной сковородой! – не давали стороннему наблюдателю ни шанса назвать её «старухой».

Как минимум, из опасения за целостность своего лица, по которому после подобного бесцеремонного обращения той самой чугунной сковородой и прилетит.

А, как известно, правда хороша тогда, когда что-то меняет… А если от того, назовёшь ты человека старым или нет, изменится лишь настроение названного человека и целостность твоего лица – то правдой умный собеседник может и поступиться. И хотя порядочному христианину не положено врать ни себе, ни другим, но за такой невинный обман Господь, как известно, ругать не станет. А, может быть, даже и похвалит. Хотя, наверно, лучше на подобное всё-таки не рассчитывать… Расстроишься меньше по окончании земной жизни.

– Как тебя зовут, милая мешо? – тётя Луиза повернулась к Пелле, мгновенно растеряв весь свой гнев и ярость. – Ты, наверное, проголодалась! Иди сюда, завтрак уже давно готов!