Однажды в Риме. Обманчивый блеск мишуры

— Не за что, не за что, не будем к этому возвращаться. Однако, — угрюмо и задумчиво вопросила она, — если это сделали не вы, то кто же?

— Ага-ага! Вот это другой разговор, верно? А что, если я знаю?

— Так знаете или нет?

— Ну, есть одна мысль, кое-что ведь соображаю. Меня не проведешь, я все насквозь вижу. Дерьма этого содомского на всех на нас хватит, уж простите, что выражаюсь.

— О чем это вы, не пойму. Пока что, кажется, со мной одной…

— Я вас умоляю! С вами! Ха! Вы тут просто случайная мишень. Карточный болван и больше ничего. Подумали бы вы, милая леди.

Мервин качнулся назад на каблуках и дико воззрился на Трой. Цвет его лица, раньше напоминавший подрумяненную выпечку Кискомана, теперь изменился — стал пунцовым.

— …О господи. Право слово, не знаю, что вы обо мне теперь подумаете, мадам, — заговорил он опять, начав вдруг тщательно подбирать слова. — Забылся я, я тут не при делах, просто разошелся, вышел из себя…

— Ничего страшного, — перебила Трой. — Но может быть, вы все же объясните?..

Он выпрямился во весь рост и начал поспешно пятиться к двери, на ходу обматывая превращенный в тряпку носовой платок вокруг кисти руки.

— Ох, мадам, мадам, мадам! — с мольбой в голосе взвыл лакей. — Да пораскиньте же вы мозгами, прошу вас! — И на том оставил ее в одиночестве.

И как ни странно, но только много позже, уже у себя в комнате смывая с волос следы масляной краски со скипидаром, Трой припомнила: а ведь Мервин попал в тюрьму за то, что убил человека точно таким способом. Детской забавой, ловушкой для воров.

III

Если Крессида днем и потеряла что-то в глазах своего суженого, если образ ее слегка и померк, то в течение вечера он, как показалось Трой, засиял с новой силой. В гостиную, где нынче вся компания впервые перед совместным обедом собралась вместе, она спустилась последней — в так льнувшей к телу легкой тунике, с брюками такого интенсивного золотистого цвета, что сама ее фигура казалась позолоченной статуэткой — вроде тех двух изваяний Духов победы эпохи Кватроченто[88], что застыли, трубя что-то свое, на каминной полке. Когда девушка переходила с места на место, туника переливалась на ней кипящим златом, если перефразировать Геррика[89]. Выглядела она неимоверно роскошно и, конечно же, чрезвычайно очаровательно. У Хилари просто-таки перехватило дыхание — Трой сама это слышала. Даже миссис Форрестер хмыкнула с ироническим восхищением, а мистер Смит — правда, очень тихо — провыл руладу волком. Полковник сказал: «Дорогое мое дитя, да ты просто изумительна!» — такое же уместное определение в данном случае, как и любое из сотен его синонимов, подумалось Трой. Крессида по-прежнему нимало не вдохновляла ее как художницу, и она по-прежнему поеживалась, ловя на себе вопросительные взгляды Хилари.

В этот вечер подавали коктейли с шампанским. Прислуживал Мервин (под присмотром Катберта). Трой изо всех сил старалась на него не смотреть. Вообще ее охватило чувство какой-то отрешенности, непричастности к происходящему — она словно парила над гостиной, а не передвигалась по ней на своих двоих, как все прочие. Сама красота этой залы, прежнее ощущение удобства и некоего эстетического раскрепощения, непринужденная роскошь обстановки — все это испарилось, утратило смысл и ценность, стало каким-то… бесплодным, что ли? Напрасным?..

— Хотел бы я знать, — тихо бросил Хилари, взяв ее под локоть, — что может значить этот взгляд? Вопрос неуместный, даже дерзкий, понимаю. Естественно, вы можете не отвечать. — И, не дав ей это сделать, сразу продолжил: — А Крессида очаровательна, вы не находите?

— Нахожу, конечно, нахожу. Но прошу вас, не просите меня писать ее.

— Я думал, мы уже договорились?

— Ничего путного из этого не выйдет.

— Почему вы так уверены?

— Вам такой портрет не понравится.

— Или слишком сильно понравится, — промолвил Хилари. — Настолько сильно, что этого надо опасаться.

На такое замечание Трой предпочла не реагировать.

— Что ж, — продолжил Хилари, — пусть будет как будет и как дóлжно быть. Уже слышу за спиной дыхание синьора Аннигони[90]. Еще коктейль с шампанским? Ну, конечно. Катберт!

Больше Хилари с ней не заговаривал, он вообще стал странно немногословен и глядел только на свою невесту, но художница чувствовала: в каком-то неуловимом смысле общение между ними продолжается.

За ужином Хилари все же усадил Крессиду на место хозяйки стола, и Трой невольно залюбовалась тем, как место это ей к лицу; как ярко она на нем сияет и как доволен будет Хилари потом, когда они поженятся, позволяя жене царить на иных «паркетах» и в иных собраниях — уж точно гораздо более блистательных, чем нынешняя странноватая ассамблея. Она для него будет как ходячий символ всего этого великого достатка, подумала Трой и сама поморщилась от банальности собственной формулировки.