— Взгляните, кто пришел! — воскликнула Крессида и легкомысленным жестом «от плеча» помахала Аллейну ручкой. — Замечательный мужчина! Привет, сердцеед!
— Привет, врушка.
— Рори! — вспыхнула Трой.
— Прошу прощения.
— Ну и манеры, просто тигр из джунглей, — улыбнулась Крессида. — Но я не в обиде, такие манеры всегда идут в одной упаковке с обалденным мужским обаянием. Чем грубее зверь, тем быстрее приручается. Закон природы.
Трой расхохоталась.
— Вы всегда приручаете самцов таким прямым действием?
— Только когда инстинкты пробуждаются каким-нибудь роскошным дикарем. Вы не в обиде?
— Нисколько.
— Дикарь — не дикарь, но мне пора в джунгли, Трой.
— Вижу.
— Если заслышишь кутерьму прямо под окном, не волнуйся.
— Ясно.
— А мы тут чистили перышки. И поверяли друг другу сердечные тайны, — игриво заметила Крессида. — В тепле и уюте.
— Вот как? Кстати, пока я не забыл, мисс Тоттенхэм, что у вас было на ногах, когда вы гримировали Маулта в гардеробной?
— На ногах? В смысле — внизу? — уточнила Крессида и протянула вперед изящную ступню в ночной тапочке, усыпанной драгоценными камушками. — Золотистые босоножки с открытым носком, мистер Аллейн. Педикюр тоже был золотистый, в тон чудному платью золотого цвета.
— Не мерзли пальчики? Там холодно, — усмехнулся Аллейн.
— Не то слово, дорогой мой. О-ле-де-не-ли! Настолько, что пришлось бережно укутать их в меховые сапожки дяди Блошки.
— О черт!
— Почему «черт»? — Она сосредоточенно задумалась. — Ой-ой-ой! Я поняла! — вскричала она затем, делая Трой страшные глаза. — Запах! Что я наделала. Испоганила милым волкодавчикам все следы бедняги мистера Маулта! Признаю себя виновной.
— Но перед представлением вы, конечно, отдали эти «унты» Маулту?
— Ну, естественно. И уверена, что его следы, так сказать, успели затоптать мои. Или вы считаете, что аромат моей нежной кожи начисто забил его грубый запах?
Проигнорировав последний вопрос, Аллейн направился к выходу, но в дверях вдруг резко остановился.
— Опять чуть не забыл. Вы давно поднялись наверх?
Крессида надула щеки, задумавшись, и подперла одним пальчиком носик — так она стала похожа на озорного ангелочка.
— Ну же, — настаивал Аллейн. — Когда? Постарайтесь вспомнить точно.
— Да-а-аже не знаю. Когда?..
— Если это может помочь, то ко мне в комнату вы зашли десять минут назад, — заметила Трой. — Я как раз заводила часы.
— А перед этим вы заходили к себе. Надолго? — напирал лондонский детектив. — Во всяком случае, успели переодеться…
— А это, знаете ли, не минутное дело, — подхватила Крессида. — Минут двадцать заняло. Мне как-то скучновато стало в библиотеке. Хилли со всеми этими расследованиями совсем раскис. Потерял обаяние. А дядя Берт Смит никогда особенно его не излучал. Вот я и ушла от них.
— Никого по пути не встретили?
— Еще как встретила. Этого дурацкого Найджела, наверху лестничного пролета. Он стоял и мычал что-то о грехе. Вы же, наверное, слышали про его очаровательную записку у меня под дверью? Что я, мол, великая грешница?
— Вы уверены, что это его записка?
— Чья же еще? — убежденно возразила Крессида. — Кто тут еще без конца распевает песни на эту избитую тему? О грехе и грешницах.
— Он распевает, это верно. В котором часу вы спускались сегодня к ужину?
— Да не помню я! Как всегда, кажется, пришла последней.
— В течение вечера не видели ли, как кто-нибудь входит или выходит из покоев Форрестеров?
Невеста Хилари беспомощно пожала плечами.
— Ну, видела, — сказала она. — Того же Найджела. Он выходил. Наверное, как всегда, заправлял постели. На сей раз, завидев меня, только вжался в стену, словно я заразная.
— Спасибо, — отрывисто сказал Аллейн. — Мне пора. — Он бросил взгляд на жену.
— Все хорошо?
— Все хорошо.
И дверь за ним закрылась.
— М-да, дорогая моя. Ничего не попишешь. Порох-то я трачу совсем напрасно, — пробормотала Крессида.
Глава 8. Маулт
Перед тем как выйти в ночь, Аллейн заглянул к Хилари в кабинет, но там никого не оказалось. Он включил электрический свет, отдернул все шторы и тихонько вышел, заперев за собой дверь и сунув ключ в карман. Потом задержался на секунду-другую у входа в библиотеку и прислушался: из-за двери доносился глухой гул двух мужских голосов, время от времени сопровождаемый взрывами лающего смеха — так смеяться мог только мистер Смит. Рэйберн уже ждал лондонца на парадной террасе вместе с четырьмя из пяти своих констеблей и обоими кинологами с собаками. Всей компанией они двинулись через двор.
— А дождь-то перестал! — воскликнул Рэйберн.
Точнее, почти перестал — еще окатывал иногда редкими ушатами, как из лейки, а вот обжигающие порывы ветра не прекращались. Напротив, из-за них на улице царил немыслимый гул: казалось, все деревья вокруг «Алебард» завыли вдруг каждое на свой лад, словно в припадке отчаяния под аккомпанемент журчащих капель. Слышался также и свист, и время от времени — металлический скрежет: какие-то мелкие выброшенные на свалку предметы стихия, видимо, срывала с насиженных мест и отправляла в свободный полет.