Однажды в России

- Надземкой доехали до Александерплац, а там, вокруг универмага "Центрум", жуткое столпотворение, - оживленно заговорила Лена. - Турки, цыгане, вьетнамцы, поляки, кого только нет. Торгуют чем попало - кто радиотоварами, кто бижутерией, кто бельем и верхней одеждой. А наши - стыд и позор! - стоят раскорякой, размахивая бутылками водки и стеклянными баночками с икрой...

- И орут: "Горбачев!" и "Перестройка!" - дополнил Саша.

- Скоро все это буйным цветом расцветет и у нас, - заметил Вороновский.

- Не может быть, - засомневалась Лена.

- Еще как может, - со вздохом подтвердил Вороновский. - Помянешь мое слово - года через три-четыре наши сограждане тоже превратятся в коробейников.

- Кто такой коробейник? - спросил Саша.

- Мелкий торговец, продающий товар с рук и, как правило, вразнос, пояснил Вороновский. - А что удалось купить?

- Джинсы! - выпалил Саша. - Целых восемь штук!.. А еще кроссовки на липучках и куртку на осень.

- На Саше же все горит. В самом начале Лейпцигерштрассе мы с ним заглянули в Дом молодежи и польстились на дешевку: простые джинсы стоят там - не поверишь! - всего четыре марки, чуть больше нашего рубля. А дальше зашли в фирменный магазин "Левис" и купили еще шесть, от одиннадцати до четырнадцати марок за пару. Себе я взяла вареные и белые, а Саше - светло-голубые и серовато-дымчатые из вельвета, - перечисляла Лена. - И по паре для Маришки и Андрея Святославовича. Надо же им что-то привезти!

- Разумеется. А кроме тряпок?

- Фен марки "Браун"! - Лицо Лены просияло. - Прелесть, приятно взять в руки... Витя, такой роскоши у меня никогда не было. И всего за тридцать четыре "деревянных"!

Вороновский воспринимал ее покупательский азарт как нечто вполне естественное: стоило советской женщине, давным-давно смирившейся с тем, что любой мало-мальски модный товар достается только из-под полы, с переплатой, поклонами и одолжениями, впервые оказаться на Западе, как глаза у нее разбегались.

- Позволю себе заметить, я нынче тоже отличился, - с видом заговорщика поведал Вороновский. - Проезжал мимо магазинчика, тут, неподалеку от своего офиса, и зашел, чтобы купить маринованные луковки к пиву. Смотрю - дым коромыслом: здание с потрохами приобрел какой-то фирмач из Западного Берлина, перед ремонтом распродающий все съестное за бесценок.

- Что же ты у него купил? - живо полюбопытствовала Лена. - Ящик луковок?

- И еще три ящика шерри-бренди по полтиннику за бутылку, - посмеиваясь, ответил он. - Надо их достать из багажника и отнести в подвал...

Пока Вороновский за компанию с Сашей за обе щеки уписывал сосиски, Лена продолжала перечислять свои покупки, а затем внезапно встрепенулась:

- Витя, чуть было не забыла! После твоего ухода звонил Добрынин и просил передать, что вечером обязательно свяжется с тобой.

- Добрынин? - Вороновский нахмурился. - Что-то случилось?

- Дядя Витя, после обеда сыграем в шахматы? - с надеждой спросил Саша.

- Александр, нехорошо вмешиваться, когда говорят взрослые, - осадила его Лена.

- Непременно, - рассеянно произнес Вороновский. - Только уменьшим фору: вместо ладьи я дам тебе коня. Согласен?

Уже здесь, в Берлине, он научил Сашу играть в шахматы, и за несколько дней сообразительный мальчуган настолько освоился с игрой, что споро разменивал фигуры и переводил партию в эндшпиль с материальным перевесом, вынуждая учителя искать спасения посредством вечного шаха.

- Лучше слона, - поразмыслив, сказал Саша.

- Что поделаешь, бери слона... - Вороновский взглянул на Лену. - Знаешь, что мне пришло в голову? Не купить ли нам этот коттедж?

- Наверное, это страшно дорого? - озабоченно спросила Лена.

- Не думаю. Тысяч сто, а то и дешевле. Мои менеджеры ведут переговоры о покупке здания на К+-пеникераллее у торгово-бытового предприятия No 92 Минобороны СССР, чтобы расширить наш офис, и заодно купят коттедж.

К огорчению Саши, партию в шахматы пришлось отложить - не успел Вороновский выйти из-за стола, как позвонил Добрынин.

- Арик, где ты? - спросил Вороновский, узнав Добрынина по голосу.

- В Берлине. Сижу у разбитого корыта в аэропорту Ш+-нефельд, - пожаловался Добрынин. - Спасай, старик, приюти, согрей и утешь. На тебя вся надежда.

- Тебя никто не встретил, не обеспечил гостиницей?

- Хуже.

- Жди меня. Я подъеду за тобой минут через тридцать...

Лена слушала их разговор с плохо скрытым недовольством. Когда Вороновский положил трубку и взялся за пиджак, она сказала:

- Не пойму, зачем ты нянчишься с Добрыниным.

- Отнюдь не из желания любоваться собственным благородством. Коль скоро Арик нуждается в помощи, мой долг - оказать ее.

- Но он же фанфарон с замашками Гаргантюа. Как ты, с твоей проницательностью, не замечаешь, что...

- Стоп! - с улыбкой перебил Вороновский. - Заруби себе на носу: чем лучше знаешь человека, тем больше ценишь достоинства и прощаешь недостатки. Он очень способный беллетрист, за одно это я готов снисходительно смотреть на его родимые пятна. Смею надеяться, что ты встретишь Арика с должной приязнью.