Однажды в России

- Хрущевская оттепель, кроме всего прочего, ознаменовалась еще и тем, что в Ленинградском университете, да, наверное, и не в нем одном, не без участия КГБ организовали дискуссионный клуб, чтобы выявлять молодежное вольнодумство на ранних стадиях. А я по простоте душевной полагал, что эпоха всеобщей лжи рухнула вместе с железным занавесом, за что и поплатился. Стоило мне вслух усомниться в том, что мы правы, танковыми гусеницами принуждая венгров к счастливой жизни по нашему образу и подобию, как меня мигом вычистили отовсюду, чтобы другим неповадно было называть вещи своими именами. Вот этого удара моя мама не выдержала, он ее добил.

- Витюша, выпьем отдельно за твою маму, - искренне предложил Добрынин. До дна!

Вороновский поднял стаканчик и выцедил бренди до последней капли.

- Она с папиной похоронкой ходила на поклон к ректору, унижалась перед ним, а Женя Скворцов - он был у нас комсоргом курса - ездил в Смольный к кому-то из комсомольских заправил, но все было тщетно. Университетское начальство говорило, что сперва мне нужно восстановиться в комсомоле, а комсомольское - что в университете. Классический порочный круг, - подытожил Вороновский, закуривая новую сигарету. - Со всех сторон от меня требовали смиренного покаяния, а я встал в позу спартанца под Фермопилами, оберегая единственное, что еще сохранилось, - мое человеческое достоинство.

Слушая Вороновского, Добрынин мысленно ликовал. Он сумел-таки разговорить Виктора, и тот, как детская игрушка, уже не остановится, покуда не кончится завод.

- Мама работала судебным исполнителем и умолила судью взять меня секретарем. Три года я вел протоколы заседаний народного суда и учился заочно, а получив диплом юриста, впал в черную меланхолию: ни в прокуратуру, ни в органы внутренних дел с моей анкетой на порог не пускали, а о коллегии адвокатов я и думать не смел - туда без партбилета не принимали. Если хочешь знать, мною пренебрегла даже нотариальная контора, последнее прибежище неудачников из мира юристов. Мама, в ту пору умиравшая от рака, пыталась вселить в меня бодрость, но мне, увы, было ясно, что мою карьеру погубили в зародыше, раз и навсегда.

- Как же ты вышел из пикового положения?

- Похоронил маму и у ее могилы дал слово не иметь детей. В обществе, вдоль и поперек пронизанном ложью, лучше быть одиноким, нежели сознавать, что не можешь защитить своих близких от произвола... - Вороновский помолчал. - А месяц спустя я по чистой случайности устроился юрисконсультом в "Разнопромартель", оригинальное порождение нашей системы хозяйствования, а точнее говоря, теневой экономики. "Разнопромартель" состояла из десятка карликовых цехов, разбросанных по каретным сараям и подвалам старого Ленинграда и производивших сорочки из вискозы, пластмассовые расчески, пуговицы, часовые ремешки с календарем или с компасом и прочее фуфло, не стоившее и доброго слова. Там, как положено, были председатель, заместитель, технорук и начальники цехов, однако реальным хозяином дела оказался маленький человек, Савелий Ильич Баронов, которому я позднее присвоил прозвище "маэстро". По должности Баронов назывался мастером, ходил в сатиновом халате, картавил и выглядел замухрышкой, хотя в те времена считался одним из крупнейших в стране воротил подпольного бизнеса, о чем поначалу я, естественно, не имел ни малейшего представления. Баронов моментально что-то во мне разглядел, исподволь прикармливал и года два держал на дистанции, без спешки определяя, на что же я годен. Кстати сказать, маэстро ничего не делал второпях.

- И ты стал его ближайшим советником? Консиг-лиори, говоря языком мафии?

- Арик, заруби себе на носу, что советские теневики в юридических советниках не нуждались, - возразил Вороновский. - Это распространенное заблуждение породили вы, писатели, по аналогии с Западом, где, смею заметить, все обстоит по-иному. Там мафиозным структурам необходимы юристы, потому что у них, как правило, есть какой-то легальный бизнес - уборка мусора, строительные подряды и так далее. А у нас... Сколько лет полагается за то или иное преступление - об этом наши дельцы знали из Уголовного кодекса, самостоятельно изученного ими от корки до корки, а когда их арестовывали, они прибегали к услугам известных адвокатов и...

- Не отвлекайся, - попросил Добрынин, снова наполняя стаканчики.

- О том, что маэстро пустил корни за пределами Ленинграда, я тоже узнал далеко не сразу, - продолжал рассказывать Вороновский. - Иногородние контакты в империи Баронова поддерживали Арон Долгиномер и Исай Черномордик, выходцы из Одессы и братья по духу бабелевского Бени Крика. Толковые, напористые и не ведавшие страха, они оба обладали незаурядным обаянием и умели красиво жить. У них водились деньги, много денег, очень много. Но Баронов зря денег не платил. А я и мой ровесник Ашот Григорянц, скажем так, проходили у маэстро длительную стажировку с дальним прицелом, на тот случай, если Изе и Арончику вдруг понадобится замена.