Однажды в замке

– Мы поговорим утром. Я уверена, мой отец согласится задержаться еще на день.

– Ты не можешь оставить меня!

Его голос ножом разрезал шум реки.

Эди вынудила свои ледяные, мокрые пальцы отцепиться от подоконника.

– Все кончено, Гауэйн. Я уезжаю.

Она закрыла окно. На задвижку.

Гауэйн смотрел вверх. Она отказалась говорить. Его тело мучительно ныло после всех испытаний: он скакал много часов, но лошадь его сбросила, и он приземлился в канаве. Лошадь сбежала, и пришлось идти целый час, прежде чем добраться до деревни, где ему перетянули ребра и продали коня, приблизительно втрое дороже его реальной стоимости. Потом он проклял все и скакал еще пять часов.

Но Эди заперла дверь, а потом и окно. Поэтому Гауэйн направился в замок, отряхиваясь от воды, как промокший пес. Он уже поднимался по лестнице, когда наткнулся на Лилу. Она остановилась, удивленно приоткрыв рот.

– Добрый вечер, – сказал он, сгорая от унижения. Эта женщина знала…

Но мысль умерла, как только он взглянул в ее глаза.

– Вы! – прошипела она, тыча его пальцем в грудь. – Я желаю поговорить с вами!

Она пошла вперед и, казалось, горела ярче факела, когда бесцеремонно вошла в его кабинет.

– Моему мужу тоже есть, что вам сказать, – объявила она, поворачиваясь к герцогу, когда он закрывал дверь.

Похоже, его мужская неполноценность стала всеобщим достоянием.

– Как вы, смели?! – вскричала Лила. – Как вы посмели так гнусно вести себя с женой? – Она надвигалась на него, как ангел мести. – Как вы могли сказать такие гнусности кому-то столь милому, доброму и любящему? Вы достойны всяческого презрения, Кинросс! Всяческого!

В его кабинет словно влетела одна из фурий. Стантон изучал ее с таким изумлением, будто перед ним была греческая богиня.

– Нам с Эди нужно многое обсудить.

– Это очень слабо сказано.

– Я хочу подчеркнуть, что мне не слишком нравится роль, которую вы играете в моем браке, – заметил он.

В глазах Лилы промелькнуло нечто вроде сознания вины.

– Мне не стоило ничему учить Эди. Прошу меня извинить.

– Да, это испортило многое, – ответил он, тщательно выбирая слова. – Но у меня было время подумать. И я понял, что Эди считает вас своей матерью. Уверен, что она и я сможем скрепить новый…

– Вы идиот, – презрительно бросила Лила, не дослушав. Очевидно, и ее раскаяние имело пределы. – Вы понятия не имеете, что сотворили с ней. Верно?

– Мы поспорили, – ответил Гауэйн с вновь загоревшимся гневом. – В браке бывает и не такое, леди Гилкрист. Вы сами испытывали кое-какие трудности.

– Мы с мужем никогда не говорили друг другу таких вещей, которые вы сказали Эди! Поверьте мне, Джонас при желании мог бы лишить меня последней капли самоуважения, но никогда бы не сделал такого. Потому что любит меня. А главное – потому что порядочный человек.

Прошло несколько секунд, прежде чем Гауэйн нашел в себе силы заговорить.

– Как вы смеете говорить мне подобные вещи? – завопил он, растеряв все остатки цивилизованности.

Лила даже не поморщилась, только скрестила руки на груди и обожгла его брезгливым взглядом.

– Теперь я вижу человека, которого описывала Эди. Но меня вы своими выходками не запугаете. У меня полно недостатков. Но я бы никогда, никогда в жизни не сделала бы ни с одним человеком того, что вы сделали с Эди. Никогда!

Ее слова, наконец, просочились сквозь туман чистейшей ярости.

– О чем вы толкуете, черт возьми! В ваших устах это звучит так, словно я ударил Эди! Я ничего ей не сделал!

Глаза Лилы впились в него.

– Вот как? Совсем ничего? Женщина, которую я нашла после вашего ухода, лишенная всяческого самоуважения, убежденная, что она никудышная мать и любовница, – это не ваша работа? А вот я считаю, что ваша!

Гауэйн молча смотрел на нее.

– Может, она и притворялась в постели. И что с того? Вам ведь было настолько все равно, что вы ничего не заметили. Неужели это такое большое преступление?

Лила не говорила ничего такого, чего Гауэйн не сказал бы себе.

– Вы идиот, – продолжала она. – Злорадствующий, омерзительный…

– Вы начинаете повторяться.

– Вы убедили ее, что она сделала что-то отвратительное. И это после первого в ее жизни удовольствия в постели! Заявили, что она лежала как оладья, и это тогда, когда бедняжка не могла представить, что от нее вообще требуется! Теперь она твердо уверена, что никогда больше не испытает наслаждения, не опьянев, потому что вы сказали ей это. Хуже того, вы убедили ее, что она не способна быть матерью. И это Эди! Вы сказали это Эди! Одной из самых любящих, готовых отдать все женщин!

– В письме она ясно заявила, что не хочет детей. – Но говоря это, Стантон припомнил, что дело было не совсем так: она писала, что не хочет детей сразу. – И когда она встретила Сюзанну, было очевидно…