Однажды в замке

Грум провел в замке всего час-другой, прежде чем вернуться назад. Но насколько ему было известно, ее светлость репетировала каждый день и вовсе не в замке. Он думает, что это место у реки. И всякий мог пойти и послушать.

Эди устраивает концерты для слуг? Сама идея, что лакеи видят ее с расставленными ногами, пожирают ее взглядами, когда она закрывает глаза и покачивается в такт музыке…

В груди открылась зияющая рана.

Ощущение было не новым. Как-то ночью, когда Гауэйну было лет шесть-семь, отец схватил его за руку и так сильно сжал, что мальчик заплакал, хотя прекрасно знал, что нельзя проявлять слабость в присутствии отца. И точно – такое зрелище взбесило герцога. Он сжал руку сына еще сильнее, выкручивая ее так, что Гауэйн снова вскрикнул. И тогда его собака, храбрая верная Молли, залаяла и бросилась на герцога, укусив его за щеку. Это была всего лишь царапина, но заживала она плохо, и его светлость унес шрам с собой в могилу.

Гауэйн до сих пор помнил, как отец схватил Молли за задние лапы и швырнул в бушующую реку. Она всплыла всего однажды и больше не показывалась.

На следующий день он много часов бродил по берегу. Бардолф, в то время еще молодой лакей, должен был приглядывать за наследником. Они шли и шли. Бардолф ни разу не предложил повернуть обратно. И ни слова не сказал отцу о том, что Гауэйн плелся по берегу, громко рыдая.

Они так и не нашли Молли. Ее скорее всего унесло в море. А может, выбросило на берег где-то далеко…

Но Гауэйн этому не верил, хоть и в сказки тоже не верил даже в этом возрасте. Он помнил, как голова собаки исчезла под водой и больше не всплыла.

Воспоминание воскресило боль с такой силой, словно это случилось вчера, хотя, разумеется, это святотатство – сравнивать жену с собакой. Молли была отважным глупым созданием. Она любила Гауэйна и была ему верна. Она не походила на Эди, блуждающий огонек, который не принадлежал ему и никогда не будет принадлежать.

И все же Стантон был словно одержим. Неважно, что сделала и чего не сделала Эди. Он любил ее. А сейчас ему казалось будто от него отрезали часть, жизненно важную часть, просто потому, что он не мог войти в комнату и увидеть жену.

Дворецкий снова открыл дверь, как раз в тот момент, когда Гауэйн отвернулся от залитого дождем окна.

– Ваша светлость, срочное послание от мистера Бардолфа.

Словно молния прошила Гауэйна – от корней волос до кончиков пальцев на ногах. Нет ничего срочного, кроме смерти.

Смерть – это всегда срочно.

Он вскрыл письмо так быстро, что кусочек бумаги оторвался и упал на пол. Он прочитал письмо. Прочитал снова. Прочитал в третий раз. Бардолф, должно быть, ошибся! Эди не могла оставить его! О чем она только думает! Она не может оставить его! Они женаты!

Да, сам Гауэйн подумывал оставить ее. Но эта мысль испарилась через двадцать минут после отъезда из замка. С самой первой ночи, когда он лежал в гостинице по пути в Хайлендс, потребовалось немалое усилие воли, чтобы не вернуться в замок умоляя жену пустить в свою постель.

Его взгляд снова упал на бумагу, зажатую в руке. Лила, Сюзанна и Эди уезжают втроем. Вся его семья. НЕТ!

Стантон отбросил письмо и вылетел из комнаты.

– Конечно, ваша светлость, – с поклоном сказал дворецкий минуту спустя, – экипажи будут готовы с самого утра.

Гауэйн выглянул в окно. Несмотря на первую половину дня, небо было уродливо серым.

– Я уезжаю сейчас.

Дворецкий потрясенно моргнул.

– Я могу приготовить экипаж через два часа… час… без вашего камердинера?

Последнее слово больше походило на кваканье, но Гауэйн уже шагал по коридору.

Он велел поставить лошадей в конюшнях по всей дороге. Если ехать без остановки, меняя коней, он будет в Крэгиваре через тридцать часов – может, чуть больше.

Через четверть часа он был тепло одет и с раздражением наблюдал, как старший конюх проверяет седло.

– Конь не любит дождя, – сказал он. – Может испугаться, так что будьте осторожнее, ваша светлость.

Ну уж нет. Гауэйн в жизни не падал с коня. Никогда.

Но все когда-нибудь бывает впервые…

Через три дня Эди, наконец, сдалась и спросила Бардолфа, уведомил ли он герцога об их отъезде. Бардолф ухитрился передать одним поклоном, что не одобряет продолжительного отсутствия Гауэйна, что было по какой-то причине неким утешением.

Наутро земля промокла насквозь и стала рыхлой от вершины холма до башни. Река стала шире, а течение – быстрее. Она больше не была похожа на жирную ленивую змею. Теперь она мчалась. Мчалась вперед. Ее бормотанье стало громким разговором и фоном для музыки Эди.

Экипаж лорда Гилкриста подъехал к замку около полудня. Эди увидела его из башни, но решила, что первым делом Лила и отец должны поговорить с глазу на глаз. Они сами придут к ней, когда будут готовы.

Она помолилась о том, чтобы отец полюбил Сюзанну так же сильно, как Лила.

Часа два спустя Эдит услышала смех и выглянула в окно. Все трое шли по тропинке. Сюзанна держала графа за руку, болтаясь рядом с ним, как очень маленькая пробка.

Оказалось, что Эди ни к чему справляться об их счастье. Лица Лилы и отца сияли.