Однажды в замке

Стантон действительно не остановился, и только когда он сжал грудь Эди, ее захлестнули столь чудесные ощущения, что она промямлила нечто неразборчивое. Он тихо засмеялся в ответ и потер большим пальцем ее сосок. Ощущение заставило Эди вскрикнуть. Ее плащ куда-то исчез, и даже сквозь слои ткани она чувствовала жар и силу рук жениха. Каждое прикосновение несло с собой безумный прилив чувств.

Гауэйн зачарованно наслаждался ее грудями.

– Они слишком большие, – пробормотала Эди, вспомнив о том, что Лила охарактеризовала свою грудь как немодно пышную.

Он посмотрел на нее, и этот взгляд словно призывал свернуться у него на коленях и молить о новых ласках. Более смелых.

– Они совершенны, – прошептал Гауэйн. Звук его голоса ласкал Эди, как глубокие ноты виолончели. – Я мечтал о том, чтобы держать тебя в объятиях, Эди.

– Правда?

– С той ночи, как встретил тебя. Но сны – жалкая мелочь в сравнении с реальностью.

Герцог делал нечто настолько приятное, что Эди потеряла всякую способность сопротивляться, даже если бы и захотела. Она откинулась на спинку сиденья. Он последовал за ней и принялся целовать шею, по-прежнему лаская груди, а Эди лишь упивалась сладким ощущением его тяжести на себе. Она мечтала, чтобы он касался ее без преграды платья и сорочки.

Эди думала, что Гауэйн окажется слишком тяжел, даже если приподнимется на локте. Но он вовсе не был тяжел. Охваченная жаром, она изнемогала от ощущений. Ей хотелось обхватить его ногами, а это казалось шокирующе возмутительной идеей.

Герцог добрался до основания ее шеи, но вместо поцелуя лизнул кожу – ощущения столь волшебные, что Эдит невольно выгнулась и что-то пробормотала. Он придавил ее своим телом и теперь целовал холмики грудей, втиснул бедро между ее ног и нажал. Она вцепилась в его плечи с такой силой, что ногти наверняка оставят маленькие метки.

Гауэйн прошептал что-то так тихо, что Эди не разобрала слов, после чего резко потянул за вырез платья. Лиф сполз вниз, и его губы сомкнулись на соске. Эди никогда не представляла, что можно ощущать такое, и с легким криком выгнулась.

Гауэйн покусывал, лизал и целовал в чувственной атаке, столь ошеломляющей, что Эди окончательно перестала о чем-либо думать и позволила себе лишь чувствовать. Она представлялась себе одной из тех петард, которые мальчишки взрывают в День Гая Фокса. Она была готова взорваться, превратившись во что-то яркое, пугающее и великолепное…

Эдит прижала бедро к ноге Стантона, и тут же сильный ожог распространился по телу. Она едва не задохнулась.

Но тут Гауэйн отстранился. Неприятная прохлада заменила тепло его губ.

Эди посмотрела вниз. В тусклом свете ее груди казались белоснежными. Но соски стали темно-розовыми и напряглись, требуя внимания.

Он тоже опустил глаза, но на лице снова появилось выражение… Нет, любое выражение отсутствовало.

В этом вся проблема. Эдит упала в расплавленную тьму, пока Гауэйн целовал ее, и честно говоря, ей было совершенно все равно, женаты они или нет. Она хотела заняться любовью на сиденье экипажа. На земле. Или там, куда он решит ее уложить.

С другой стороны, он, похоже, внезапно отрезвел настолько, чтобы думать связно.

– Как ты можешь быть таким сдержанным? – спросила Эди минутой позже, когда герцог усадил ее на противоположное сиденье, нашел плащ и стал закутывать, словно маленькую девочку.

– Я вовсе не сдержанный, – коротко ответил он, и от его голоса ей стало лучше – в нем слышались почти безумные нотки.

– Мне очень жарко, – прошептала она, целуя его лоб: единственную часть, до которой могла дотянуться, пока он завязывал идеальный бант у нее на шее. – И я не смогу спать. Я…

– Я тоже не смогу спать.

Его пальцы замерли. Их глаза встретились.

– Я и не мечтал, что буду делить свою жизнь с такой чувственной женщиной.

– Я не чувственная. Я совершенно обыденная.

– Все, что угодно, только не обыденная! – покачал головой Гауэйн, сжимая ладонями лицо невесты, и быстро, крепко целуя в губы. Он отстранился, открыл дверцу и высадил ее на тротуар еще до того, как она поняла, что происходит.

– Гауэйн, – запротестовала Эди, но тут же понизила голос, поняв, что грумы спрыгнули на землю и стоят навытяжку по обе стороны экипажа.

– Не думаешь, что я права, учитывая полученное тобой разрешение на брак? Если в таких обстоятельствах наши репутации будут погублены из-за подозрения в том, что мы слишком поспешили скрепить обеты еще до свадьбы, вполне можем так и поступить.

Гауэйн положил ее руку на сгиб своей и повел навстречу Вилликинсу, стоявшему в открытых дверях дома.

– Я понимаю твою точку зрения, но и ты должна понять. Я ценю честь выше репутации.

Опять этот герцогский голос, должно быть, в назидание всем стоявшим вокруг мужчинам в ливреях.

Эди остановилась на полпути к дому, где, как она надеялась, ее не могли услышать ни грумы, ни Вилликинс.

– Гауэйн, – прошипела она.

Он смотрел на нее с выражением терпеливого ожидания, хотя его лицо было трудно различить в мигающем свете из передней. Эди нашла это таким раздражающим, что тряхнула его руку.

– Вы ведете себя как настоящий сухарь, герцог.

– Сухарь?