Однажды весной в Италии

Начался следующий вальс. Сент-Роз на ходу схватил Мари за руку, пригласил танцевать; она, рассеянно улыбнувшись, положила руки ему на плечи, и он ощутил у своей груди ее горячее тело, прижался к нему, правой рукой обнял спину девушки — «гибкую, трепетную плоть», и вслед за этой фразой в его уме мелькнула озорная мысль: «Боже мой, как было бы прекрасно, если б можно было избавиться от всех этих людей и остаться с нею наедине». Кружась в вальсе, он заметил, что капитан с задумчивым видом следит за ним. И Цота тоже мрачно поглядывает на него, но ему все было уже нипочем, ибо упоительный ритм музыки увлек его. Джина все еще танцевала с Адриано, и обе пары сталкивались порой друг с другом, поэтому Сент-Роз увлек свою партнершу в глубину комнаты, к театру марионеток, где был полумрак, и там по-французски стал шептать ей на ухо слова восхищения и нежности и даже, воспользовавшись ее удивлением, поцеловал в шею, но пока он искал ее губы, Мари уклонилась и решительно отстранила его. При этом она чуть откинула голову, и он заметил, что лицо ее выражает скорее испуг, чем неудовольствие.

— Возьмите себя в руки, — сказала она по-итальянски. — Вы ведете себя безрассудно!

— Это вы свели меня с ума!

— Если из-за вашей глупости с Фило случится несчастье, я вам не прощу.

От такого тона Сент-Роз сразу отрезвел.

— Простите меня, — сказал он.

Они замолчали и, продолжая танцевать, вернулись в середину мастерской. Сент-Роза терзала мысль, что он позволил себе перейти границу дозволенного. Он догадывался, что Мари поражена, был встревожен этим, и мысль о том, что танец объединял только их тела, причиняла ему страдание. «Простите меня», — снова прошептал он, пока вокруг них кружились все эти люди, причудливо смешавшиеся с фигурами из камня и бронзы. Она ничего не ответила, и Сент-Роз, которому так хотелось ее покорить, понял, что совершил непоправимый промах, однако обостренная чувственность поддерживала в нем ревнивое желание похитить ее, овладеть ею. Музыка была довольно банальной, но зато лейтмотивом звучала изящная романтическая мелодия. По временам Сент-Роз смотрел в лицо Мари, на ее гладкую кожу, видел замкнутое лицо незнакомки, совершенно безразличное к его страсти. Он смутно сознавал, какую власть может иметь над ним это создание, и думал о том, что любой ценой должен снова ее увидеть. Он уже не сжимал ее в своих объятиях, а держал, чуть отстранив от себя, чтобы видеть ее темные глаза, в глубине которых дремало сладострастие. У нее был небольшой, чуть выпуклый, упрямый лоб, лоб человека упорного, способного оказать сопротивление. Сент-Роз подумал, что он уже не так жаждет обладать этим телом, ему просто хочется сжать ее изо всех сил в объятиях, пока она в них не растает, не уподобится ему, не сольется с его существом. Он кружился в танце и наслаждался, ощущая ее прерывистое дыхание, вдыхая запах ее юного тела. Когда музыка кончилась, диктор объявил последние известия. Быстрым движением Адриано выключил радио. Все молча собрались вокруг маленького столика, уставленного тарелками и бутылками. В эту минуту у входной двери раздался звонок. Филанджери тотчас встал с диванчика и семенящей походкой вышел. Чуть помедлив, за ним последовал Адриано, но у двери в коридор остановился. Сент-Роз ждал не двигаясь. Сквозь табачный дым он различал Адриано, который в профиль, как это ни странно, смахивал на стоявшую здесь же в мастерской гипсовую старуху с носом луковицей и загадочной улыбкой. Сент-Роз знал, что пришел не кто иной, как Лука. Он только что приехал и этой же ночью должен был отбыть, исчезнуть, раствориться во тьме. Сент-Роз ощутил внутри легкий толчок, точно вдруг качнулся вместе с Землей, которая, вращаясь вокруг своей оси, неслась в ледяные пространства Вселенной. Он взглянул на Мари: она казалась прекрасной рабыней, безучастно ожидающей, когда ее продадут тому, кто больше заплатит. Другие гости — Джина, капитан и Энцо Тавера по прозвищу Цота — недоуменно переглядывались. Кто же это может быть в такое время…

— Ну что там, Адриано? — спросил офицер, слегка откинувшись в кресле.

Адриано сделал жест, означавший, что он еще не может ответить, потом послышался стук закрываемой двери, вернулся Филанджери и сказал:

— Это сосед — жалуется, что мы очень шумим.

— Ну что за идиот, — сказал Цота. — Сейчас нет и десяти!

— Я его заверил, что мы будем вести себя тише, — сказал Филанджери.

Адриано пристально смотрел на старика, стоя у противоположного конца дивана; стекла его очков поблескивали.

— Если он явится еще раз, я сама с ним поговорю, — сердито сказала Джина.

— Думаю, что больше он не явится, — с мягкой грустью ответил Адриано и улыбнулся, совсем как гипсовая старуха с такими же, как у него, искусанными губами.