Однажды весной в Италии

Пока Сент-Роз устраивался, София не переставала болтать. Поначалу он слушал ее рассеянно, нетерпеливо дожидаясь, чтобы она поскорей растопила печку и оставила его одного. Лихорадка измотала Сент-Роза, сделала его ко всему безразличным. Но потом он попытался сосредоточиться. Эта София оказалась славной женщиной, и он понимал, что в дальнейшем будет во многом от нее зависеть. Она говорила, что на весь палаццо она единственная служанка, если не считать ее мужа Джакомо, который работает садовником и привратником и, кроме того, иногда еще помогает ей натирать полы и мыть окна. Она сожалела о блестящем прошлом семьи Витти, которая некогда держала многочисленную прислугу.

— Вы только подумайте: у одной маркизы было две горничных.

Ее хозяйка происходила из среды богатой римской буржуазии и лишь во втором браке стала маркизой. Скорее по любви, нежели из тщеславия она вышла замуж за этого обедневшего маркиза, который вконец разорил бы ее своими бестолковыми проектами, страстью к путешествиям и роскошным отелям, если бы он лет двадцать назад не умер в Бразилии от малярии.

Что же касается сына маркизы Луиджи Павоне, то, по словам Софии, это был не человек, а «счетная машина». Однако она ни словом не обмолвилась о его жене и торопилась непременно показать люк в потолке, который вел на чердак. Сент-Роз рассудил, что если ему придется там прятаться, то даже самый глупый полицейский сразу его обнаружит. Однако он промолчал и улегся на кровать лицом к бабочкам. Вся нога его до самого бедра словно была набита горящими углями, липкий пот покрывал лицо.

Оставшись один, Сент-Роз попытался уснуть, но, едва только он закрывал глаза, ему начинало казаться, что под ним бушуют волны, как тогда, когда он был в гибнущем самолете. То ли это объяснялось лихорадкой, то ли его вновь охватила тоска, которую он почувствовал, когда надо было прыгнуть в пустоту. Он заставил себя сосредоточиться. Чем ценно это убежище? Цель была проста: избежать плена, встретиться с Бургуэном после выздоровления и попытаться вместе перебраться к союзникам. Но под влиянием усталости мысли снова рассеялись, и у Сент-Роза возникло гнетущее чувство, будто он замурован в этом городе, окружен множеством стен, которые концентрическими кругами обступили его, и нельзя преодолеть их одну за другой, ибо они высоки и гладки и такие же серебристые, как фюзеляж военного самолета.

В доме было очень тихо, и он услышал, что кто-то поднимается по лестнице. Шаги были легкие, значит, это не София. Заинтригованный, он прислушался. Шаги уже достигли коридора, и человек, видимо, направлялся к нему. В дверь дважды коротко постучали. Сент-Роз отозвался, с трудом приподнявшись на локте.

У нее было стройное тело и хрупкие плечи, а облегавшее фигуру платье цвета электрик подчеркивало талию, плоские бедра и восхитительные ноги.

— Не тревожьтесь, — сказала она по-французски, — я невестка маркизы Витти. Пришла познакомиться.

И без стеснения, не переставая улыбаться, она села напротив него и скрестила ноги. Движением руки она остановила Сент-Роза, когда он попытался встать с постели, и тут он вдруг заметил, что ее огромные черные глаза смотрят почти не мигая — это придавало ее взгляду странную напряженность, словно она с жадностью пыталась уловить впечатление, которое производила на Сент-Роза.

С той же непринужденностью она закурила сигарету, протянула ему пачку и сказала грудным, чуть хрипловатым голосом, который его удивил:

— Я слышала, вам пришлось пройти через тяжелые испытания.

— Война, — коротко ответил Сент-Роз, у которого стучало в висках.

— И вы хотите туда вернуться?

— Разумеется.

— Вы кадровый военный?

— Офицер запаса.

— Конечно, летчик — большая ценность в такой войне, где преобладает техника. Нужно много времени, чтобы обучить его, подготовить во всех отношениях, это требует значительных затрат…

В ее голосе слышалась ирония, и Сент-Роз без труда расшифровал смысл всех этих слов: «Глупец, ты здесь в укрытии, ничем не рискуешь, Рим скоро будет освобожден, а ты по-прежнему хочешь играть в отважного ковбоя».

Свет лампы, которую она зажгла, бросал отблеск на ее лицо, на маленькие и очень белые руки, сверкал на зубах, голос ее как нельзя больше соответствовал атмосфере замкнутости, царившей в доме. Привлекательная женщина, ничего не скажешь, но крайне самоуверенная. Никто, видно, не мешал ей поступать по-своему, потрафлять собственным желаниям, поддаваться любым порывам.

— Тут о вас позаботятся, вы быстро поправитесь, — сказала она тем же насмешливым тоном. И без всякого перехода спросила: — Как вы находите мой французский?

— Выше всяких похвал.

— Благодарю вас. Говорить по-французски — огромное удовольствие! — При этих словах она даже прижала руку к груди. — Вы парижанин?

— Нет. Из Экса.

— Но вы знаете Париж?

— Довольно неплохо.

— Вот только кончится война, я поеду туда месяца на два, на три. Конец войны — всегда праздник, и надо будет наверстать упущенное за все эти ужасные годы.