Однажды замужем

Познакомились они в электричке. Вернее, Ира впервые увидела Сергея. В вагоне людно, шумно, все едут с набитыми до отказа сумками, с завернутыми в яркие упаковки новогодними подарками — во всем чувствуется приближение праздника. Ира тоже целый день привычно суетилась, доставая то одно, то другое к праздничному столу. А потом выяснилось, что ее подруга Лена, обещавшая прийти к ней вместе с мужем, заболела. И Новый год придется встречать одной. Катьку она отправила на каникулы к своим родителям в Алушту: морской воздух полезен для ее горла, — как только Катя пошла в школу, у нее почему-то обострился фарингит. Эдуард неделю назад уехал в спортивно-оздоровительный лагерь под Сочи, куда он ездит уже в течение пяти лет: друзья-спортсмены, благодарные Эдику за дефицит, которым он их отоваривает из своего магазина, каждый год его туда приглашают.

Муж, который к своим тридцати двум так и не освоил ни одного вида спорта, знал тем не менее о нем все. И как выступит в этом сезоне «Пахтакор». И кто кого победит в розыгрыше кубка кубков. И чем закончится очередной матч-реванш.

«Как это тебе удается? — удивлялась Ирина. — Тебе, который всю жизнь занимался бизнесом».

«Спорт, дорогая, — тот же бизнес. Деленный на хладнокровие», — улыбался Эдуард.

Он, надо думать, знал, что говорит. Их фирма «Спортторг» и правда веников не вяжет. А директор одного из центральных магазинов — подавно.

Дома он принимал только избранных. «Зубр! — подмигивал Ирине. — Он в своем Донецке такими делами ворочает! Ты это… кинь семушки на стол».

«Ох, — вздыхала Ира, — опасно играешь, Эдик». — «Играют они. А я, Ирочка, торгую. По твердой госцене — заметь! В конце концов, если провинция получит часть столичного дефицита, это будет только справедливо, разве нет?» — «Ах, какое благородство! — всплеснула руками Ира. — А команда соперников за этот дефицит забьет им только один гол, да?» — «Не мое дело, — отрезал Эдуард. — Я поставляю товар, и только». — «Только?» — Она оторвалась от проекта нового цеха, над которым работала в свой выходной, лукаво глянула на мужа. «Ну, это ты зря, Ирочка! Ты просто не понимаешь, так сказать, специфики производства. Думаешь, их путевка в спортивно-оздоровительный лагерь или на какое-нибудь там международное соревнование это так называемая «плата за страх»? Ничего подобного! Это — забота о своих же собственных интересах, усекла?» — «Нет». — Она снова склонилась над чертежом. «Да-с, — вздохнул в свою очередь Эдуард, — плоховато, видно, философию преподавали в вашем «Станкине». — И наставительно пояснял: — Всякая система, Ирочка, стремится к самосохранению. Заботясь о моем здоровье, они охраняют себя: ведь я — часть их…» — «…Проекта?» — подсказала Ира. «Именно! — обрадовался Эдик и, заглянув через ее плечо, спросил: — Это что? Опора? Ну, а если она не выдержит? Сломается? Рухнет весь цех, да?» — «Для того чтобы не сломалась, существует расчет». — «О! — вскинул указательный палец, словно стартовый пистолет. — Расчет! Очень точное слово. А путевка — тьфу! Мелочь. Подумаешь, раз в полугодие, вместе со спортсменами…» — «И спортсменками», — поддела Ира.

Вспоминая этот разговор сейчас, в электричке, Ирина старалась себя убедить, что была не права.

Эдик, в принципе, свободный человек — официально они не зарегистрированы. Хотя Ира и представляет его своим знакомым как мужа, хотя дочь и носит его фамилию, но это ничего не значит: в любой момент Эдик может исчезнуть на неопределенное время. Что он обычно и делает. Правда, за последние два года, с назначением его директором большого спортивного магазина, Эдик посолиднел — дома, как раньше, не избегал, стал чаще приглашать гостей, не без удовольствия знакомя их со своей семьей — женой и дочерью. Однако в ЗАГС свою «жену» по-прежнему не приглашал. Ирина пока не давила: она чувствовала, что Эдик вскоре станет совсем домашним и его не будет тянуть к другим женщинам: слишком бурная молодость для мужчин не проходит бесследно.

Ира терпеливо ждала, когда такой момент наступит и Эдуард окончательно дозреет до семейной жизни. Правда, Ленку, с которой Ира могла обо всем говорить откровенно, это возмущало: «Зачем он тогда тебе будет нужен? В двадцать восемь лет заживо похоронить себя? Да ты что!»

Иногда, ворочаясь бессонными ночами в ожидании мужа в их великолепной двуспальной кровати — Эдику «сделали» югославский гарнитур, — Ира тихо плакала. «Зачем все это? Неужели так и не изведаю чисто бабьего счастья?»

И что особенно обидно: Эдик даже не задумывался над всем этим. Видимо, считал ее жертву вполне нормальной, как узаконенную нагрузку к дефициту — югославскому гарнитуру.

Но рвать было как-то страшно. И потом — Катька. Хотя какой из него отец! Разве что обувает и одевает. Впрочем, в наше время это тоже немаловажно: Ира не знает, что такое стоять в очередях. «Упаковка у вас по первому разряду», — время от времени напоминает Эдуард. Тут — надо отдать ему должное.

И все же порой становится так тоскливо — хоть волком вой. Вот и сейчас — одна в новогоднюю ночь, разве это нормально? Самой, что ли, к Ленке поехать?