Одни сутки войны

Сутоцкий пошевелился, открыл глаза, долго смотрел мутным взглядом на Андрея, мучительно соображая, что к чему, но, так и не сообразив, опять закрыл глаза. Матюхин дал ему выпить из фляги, и он покорно сделал несколько глотков.

Андрей чуть расслабился. До этого мысли приходили как бы служебные, стремительно-точные, приказные. Сейчас он понял, что, кажется, есть надежда спасти Николая, обрадовался и неожиданно выругался:

— Ну, растяпа, попался бы ты мне…

Бывший артиллерист, Матюхин прекрасно понимал, что произошло. Где-то на заводе станочник на лишнюю десятую долю миллиметра расточил канавку, в которую запрессовывается медный ведущий поясок. Контролер проглядел ошибку, прессовщику и вовсе ни к чему был этот просчет, и пошел снаряд на фронт. Когда его выстрелили, он врезался ведущим пояском в стальные каленые нарезы ствола и закрутился. Но поясок не выдержал адова напряжения и сорвался. Снаряд потерял устойчивость и полетел, кувыркаясь и ропща. За ним понесся и поясок.

Бывают такие случаи, бывают. И гораздо чаще, чем следовало бы. И нет против них управы. Правда, такие снаряды, не попадая в цель, чаще всего не взрываются — они ведь падают не точно взрывателем в землю. А этот взорвался… На недолете, а взорвался.

«Видимо, все-таки взрыватели у нас хорошо делают», — подумал Матюхин.

Сутоцкий опять открыл глаза, всмотрелся в лейтенанта и попытался улыбнуться — узнал. Раз узнал и не стонет — надежды прибавилось. Его могучий организм, может, и продержится, пока попадет в руки врачей.

«Хорошо, что не ели перед поиском и есть водка».

Никто не знал, правильно они делают или нет, но так уж было замечено, что, если раненному в живот дать водки, он держится дольше. Может, водка там, внутри, дезинфицирует?

— Ну как? Больно?

— Амба? — спросил Николай.

— Ты что? Сейчас начнет темнеть, и я тебя вытащу. А там — врачи… Все будет в порядке.

Николай смежил глаза, по лбу пошли морщинки.

— Андрей, возьми… в притолоке… записку…

— Какую записку? — решив, что Сутоцкий бредит, удивился Матюхин. — Ты лежи, лежи, не болтай.

Но Сутоцкий упрямо повторил:

— Возьми записку. Она — правильная, — и показал пальцем на притолоку. — Возьми.

Нет, он не бредил, но представить себе, что здесь есть записка, Матюхин не мог. Он встал, сложил вторую плащ-палатку и укрыл ею Сутоцкого. Тот опять с усилием открыл глаза и не сказал, а приказал:

— Возьми! — Глаза у него блеснули по-бешеному. Значит, в сознании.

Матюхин стал рассматривать притолоку и нашел записку. Он развернул ее — и на мгновение обмер.

20

Поиск прошел строго по плану, но яростное напряжение не окончилось. Словно по инерции, разведчики протискивались в траншеи, петляли в ходах сообщения. Через них летели снаряды и мины, дальние частые звуки выстрелов и более ближние — разрывов поглощали хлопки снайперских выстрелов, а заодно и слова команд и советов. Капитан Маракуша встретил разведчиков и повел их к машине.

Она вынесла их на взгорок, на простор, за кустарник, и помчалась к командному пункту. Пленный брыкался и стонал. Маракуша посмотрел на него и вытащил кляп. Гауптман несколько раз глубоко вздохнул и стал ругаться. В смягченном переводе это звучало примерно так: «Развяжите, куда я от вас денусь?!»

И Закридзе, виновато покосившись на Маракушу, отпустил ремни.

Шарафутдинов постепенно стал розоветь. Он часто облизывал горько-сухие, черные от пыли и копоти губы, потом не выдержал и спросил у шофера:

— Вода есть?

Шофер молча достал из-под сиденья фляжку с крепким холодным чаем — он берег его для капитана Маракуши. Шарафутдинов выпил почти всю фляжку и быстро пришел в себя. Капитан Маракуша вздохнул и приказал:

— Переведи ему: пусть сдаст все документы сейчас. А то мало ли что… личное… может быть.

Нахохлившийся гауптман выглянул из-за поднятого воротника шинели и на довольно правильном русском языке спросил:

— Вы имеете в виду фотографии?

Маракуша с интересом обернулся.

— В основном. — Он знал, какие непристойные открытки носили с собой немцы и как потом наглели или, наоборот, краснели на допросах, отнимая массу времени.

А капитану Маракуше время было дорого. Он понимал, что захвачена важная птица, такая, которую немедленно запросят и в штаб армии и, вероятно, в штаб фронта. Значит, допрос в штабе дивизии должен быть коротким. Для него и для дивизии сейчас нужно было выявить силы и огневые средства противника перед фронтом дивизии. И Маракуша старался расположить пленного и сократить время допроса, на котором ему следовало присутствовать.

Пленный усмехнулся:

— Порнографией не занимаюсь. Фотография жены — в удостоверении личности. Все.

— Вы хорошо говорите по-русски.

— Два года в России не прошли даром.

Маракуша насторожился: или офицер странный — в нем не было обычного гонора, или в войсках противника что-то сломалось, и даже офицеры начинают переоценивать происходящее.

— Вы задаете загадки.

— Никаких загадок, — оживился гауптман. — Я командир дивизиона. У меня было достаточно времени для осмысливания событий и переоценки ценностей.

— Вы их переоценили?

— Находился в процессе.

— Понятно. Почти…