Одно чудесное пари

– Ну, так и что я тебе проспорил? – допытывался папуля. – Экскурсию в космос? Личный самолет? Подлинник Ренуара? Роль в голливудском блокбастере? Или ты удовлетворишься чем-нибудь поскромнее, вроде яхты, виллы на Лазурном Берегу или домика в Альпах?

– Нет, целый домик мне не нужен, – Маргарита не поддержала его шутливого тона. – Хватит одной квартиры в «Неваляшке» – том доме, который мы все построили.

– Гм… А зачем она тебе? – искренне удивился отец. – Надоело жить в элитном Юго-Западе, потянуло в пролетарские Вешняки, поближе к народу?

– Видишь ли, папуль… – Маргарита доела последний кусочек пирожного и, не удержавшись, облизала пальцы – как хорошо, что этого не видит мама! – Эта квартира нужна не для меня. А для одной молодой семьи. Они оба приезжие, встретились на нашей стройке, полюбили друг друга и месяц назад поженились. И вот я подумала…

– Да, Ритка… Ну и удивила ты меня, – покачал головой отец. – Чего я только от тебя не ожидал… Но вот того, что ты попросишь что-то не для себя…

Раньше, еще каких-то полгода назад, Маргарита очень обиделась бы на такие слова. Ну почему папа всегда думает о ней хуже, чем она есть? Раньше она бы возмутилась – и дело кончилось бы очередным скандалом. А теперь смиренно промолчала, признавая, что сама и давала отцу повод для подобных высказываний. Как говорится, правдой не задразнишь. Действительно, было время, и не такое уж короткое, когда она заботилась только о себе. Не потому даже, что была махровой эгоисткой. Просто мысль сделать что-то хорошее для другого как-то не приходила ей в голову.

– Но это еще не все, папуль, – проговорила она, наливая себе вторую чашку чая. – Это только половина просьбы. А есть еще и другая половина – гораздо более сложная.

– Ну, слава богу, – усмехнулся Еремин. – А я уж испугался, что мне за это время дочь на стройке подменили. Давай уж, излагай сразу и вторую половину. Чего там твоей душеньке угодно? – Он сделал упор на слово «твоей».

И снова Марго не позволила себе отвлечься на ненужные эмоции.

– Папа, та семья, о которой я говорю, хочет удочерить бездомную девочку, – сообщила она. – Проблема в том, что девочка бездомная от слова «совсем». У нее нет не то что дома, родителей или документов, у нее нет даже имени. Сначала она называла себя Чуней, теперь ее зовут Дашей, но это имя ей придумали мы. Она когда-то давно сбежала из детского дома, неизвестно даже в каком городе… Нужно каким-то образом восстановить ее документы и оформить усыновление, то есть удочерение. Я понимаю, что это потребует очень много времени и хлопот, – торопливо добавила Марго, опасаясь, как бы папа не отказал сразу, – поэтому готова заняться всем сама. У меня сейчас как раз будет на это время, моя работа на стройке практически закончена. Ты только, пожалуйста, порекомендуй мне юриста, с которым я могла бы для начала проконсультироваться. А? Пап? Ты чего молчишь?

– Честно сказать, даже не знаю, что и ответить… – пробормотал отец.

Слушая дочку, Еремин даже о чае с пирожными забыл, удивленно глядел на Маргариту и не верил своим ушам. Неужели и правда за полгода дочь так сильно изменилась? А может, дело не в ней, а в нем? Может быть, она всегда такой была, а он просто этого не замечал? Как часто мы думаем, что знаем людей, но на самом деле знаем лишь тот их образ, который сами придумали для себя – потому что нам так удобнее… Даже если это касается самых близких.

* * *

Ни Маргарита, ни тем более Еремин не подозревали, что в это же самое время на другом конце Москвы тоже говорят о Чуне. И разговор этот, надо сказать, далеко не самый простой, ведется на крыльце бара-столовой под названием «Хата».

После работы Боцман, наконец, все-таки решился заглянуть к Мирославе – было необходимо встретиться с ней и кое-что обсудить. Однако разговаривать о важных вещах в шумном зале, где, как обычно, вовсю орала попсовая музыка и развлекалась местная молодежь, было нелегко, и потому Георгий попросил шинкарку выйти на крыльцо. Почему бы не поговорить на улице? Вечер чудесный, теплый, ни ветерка, только листва тихонечко шелестит, солнце садится медленно, времени уже девятый час, а до темноты еще далеко. Одним словом, красота и благодать. Вот только на душе у Боцмана благости не было, он, что греха таить, сильно волновался перед предстоящим разговором, с тревогой ожидая, что ответит ему Мирослава.

– Знаешь… – слегка запинаясь начал он, когда та появилась на крыльце, – я хотел поговорить с тобой… Это очень важно…

И замолчал, не сумев сразу подобрать нужные слова – хотя вроде бы и готовился к этой встрече заранее.

Но Мирослава вдруг пришла ему на помощь.

– Да не надо ничего говорить, Жорик… – ласково ответила она, не глядя в его сторону. – И так все ясно. Чай, я не дура, все сама понимаю. Уж коли мы два месяца не встречаемся – стало быть, между нами все и кончено.

– То есть как это два месяца? – искренне изумился он. – Не может такого быть! Мы же вроде недавно…