— Что ж, ты тут пока оглядись. Сложи кое-что, если хочешь. А потом возвращайся с парой коробок. Никаких крупных вещей нет. Это всего лишь барахло, с которым он не потрудился разобраться, прости за выражение.
— Я все сделаю, — пообещала я.
Женщина вышла, и я осталась наедине с вещами Дрейка.
Я подняла с пола футболку, вдохнула ее запах и сразу перенеслась обратно на пляж.
Он сказал: «Твоя мама. О боже! Прости. Это была ужасная идея. Правда. Я это… я… не хотел…»
«Она позвонит в полицию», — выдала я.
«Полиция. Господи, я идиот. Забудь, что я сказал».
Я все разрушила.
Я прижимала футболку к лицу. Так пах Дрейк тогда, на пляже. Я хотела только одного — до конца дней вдыхать этот запах.
Сначала я написала на руке:
Я собиралась вернуться за остальным. Просто приду с чемоданом и все унесу. И буду хранить эти вещи вечно. Они помогут мне ничего не забыть.
Я подошла к окну и выглянула на улицу. Я понимала, что вижу перед собой Пензанс, но панорама ни о чем мне не говорила. Я жила в Пензансе с детства, а этот город выглядел иначе. Я знала: из окна моей комнаты видны верхушки деревьев и верхние этажи зданий позади парка. Из окна я всегда видела одно и то же. Теперь передо мной расстилался прекрасный вид, а Пензнас был обыкновенным. Я смотрела на полоску океана слева, ряды домов, пальмы, освещенные ярким солнцем, сияющим на небе и красящим все в белый цвет. Дальше стояла церковь, похожая на Бэтмена.
Я вцепилась в подоконник. Я была не в Пензансе. Я уехала куда-то далеко. Это другой город. И я совершенно другая. Я не помнила, как добралась сюда.
Надпись на моей руке напоминала, что я в комнате Дрейка. Значило ли это, что я на Шпицбергене? Но это место совсем не выглядело холодным.
Я тихо стояла, стараясь понять, где я.
Дверь распахнулась, вошла седая женщина.
— С тобой все в порядке, цветочек? — спросила она. Я кивнула и сделала вид, что все хорошо, судорожно читая надписи на руках и пытаясь переориентироваться.
Глава 5
Я сидела за кухонным столом со смартфоном в руке. Родители должны были позвонить или написать, потому что уже стукнуло двадцать минут третьего. Если верить тому, что я прочла, самолет с ними на борту как раз приземлялся. Они улетали во Францию, потому что мой брат заболел, и вот теперь возвращались. Должно быть, брату стало лучше.
Дом выглядел безукоризненно. Любой, кто заглянул бы в него, поверил, что я была послушной чистюлей всю неделю. Я бы сама в это поверила, если бы не некоторые фотографии в моем телефоне, на которых было видно, насколько все было плохо. Теперь вокруг не осталось ни пятнышка. Полы я пропылесосила и протерла тряпкой, посуду вымыла и убрала. Весенний воздух, пропитанный ароматом всего того, что росло, расцветало и раскрывалось, пробирался в дом через открытую заднюю дверь.
Все выглядело именно так, как должно было выглядеть. Если бы я не оставила записи и не сделала снимки, я бы ничего не заподозрила.
Я поцеловала Дрейка на пляже. Я жила в этом воспоминании. Владеть им во всей его кристальной ясности, носить в голове, а не на коже — все это позволяло мне чувствовать себя человеком. Я жила в нем столько, сколько могла, а в остальное время обнаруживала (подозреваю, что это происходило снова и снова), что наши отношения продолжаются. Мы писали друг другу прекрасные электронные письма. Я любила его, и он любил меня. Дрейк заставил меня помнить, и мне нужно встретиться с ним снова, чтобы это повторилось.
Я собрала все записки о случившемся за прошедшую неделю и сложила их в папку, которую спрятала в коробке под кроватью.
Я поставила диск и ждала звонка, глядя на смартфон. Звучал альбом Дэвида Боуи
Я надела красную футболку, которая была немного велика. Она пахла Дрейком.
Альбом закончился. Я наугад включила «Битлз» и обнаружила, что мне нравится. Я позвонила родителям. Они не ответили. Альбом назывался
Родители должны были уже приземлиться. Пусть я никогда не летала на самолете, но знала, что в самолете нельзя пользоваться мобильными. Я это записала.