Одного человека достаточно

– Работает. Она что, вам не сказала? В духе моей матери. Она думает, что вы не поймете. Какие спектакли она закатывает с этим своим музеем! В нем куча картин, и все они принадлежат государству, но она ведет себя так, словно они ее собственные! Мне надо присматривать за детками, вот как она о них говорит. Я вообще-то тоже ее детка, говорю я ей. Если есть желание, тебе можно со мной, отвечает она, я найду тебе работу в музее. Можешь в это поверить? Насколько надо быть дурой, чтобы мне такое сказать? Она моя мама, и если она меня совсем не понимает, то кто тогда поймет?

Я вижу, как она глотает слезы, но молчу. Я не хочу отвечать за ее слезы. Но она не плачет. Вдруг поднимает взгляд на меня, глаза ясные, как летнее небо.

– А ты так и не сказал, почему эта Жюльетта больше не хочет у вас петь.

Может быть, она не справляется?

– Она лучшая из лучших.

– Лучше меня? Тогда вы должны упросить ее. Где она живет?

Я качаю головой.

– Я жду ответа.

– Ты целовалась под ее окном.

Она сердито смотрит на меня.

– Только попробуй снова начать про этот поцелуй…

– Ты должна была видеть, как она сидит на стуле у окна. Ты же заметила, что с ней что-то не так?

– Правда? А что с ней?

– Ты не поймешь, ты слишком маленькая.

– Слишком маленькая, говоришь?

– Очень-очень маленькая, – улыбаюсь я.

Она вскакивает на ноги. Стоит передо мной со сжатыми кулаками.

– Ты прямо как моя мать, знаешь? Делаешь вид, что беспокоишься за меня, а на самом деле тебе плевать. Как будто я не вижу, что тут происходит. Ну и не рассказывай, мне больше не интересно. И знаешь что? Если хочешь певицу, пой-ка сам!

За ее спиной захлопывается дверь.

В следующую секунду появляется Этьен.

– Она ушла, – говорю я горестно, – и больше не хочет петь.

– Ты самый большой тупица из всех, кого я знаю. Так и напиши у себя в газете.

Большими шагами он выходит на улицу.

Я остаюсь сидеть. Один.

Самый большой тупица.

Иногда можно удержаться

Я пугаюсь дверного звонка. Видимо, я уснула. Такое случается, если ночью не можешь закрыть глаза.

Звонят опять. Теперь в два раза длиннее.

Никто не трезвонит так долго, если новости дурные.

Я прижимаю руки к груди. Чувствую, как выходит воздух. Выглядываю в окно. Та красивая девчонка. Опять звонит.

Моя голова трещит.

Много от чего можно сойти с ума, говорили мне в лечебнице. Обычно ты чувствуешь, как подступает безумие. И иногда можно удержаться. Мы научим тебя это делать.

Я осторожно приоткрываю дверь.

– Мне нужно с вами поговорить. Пожалуйста?

Прежде чем я успеваю ответить, она проходит мимо меня в коридор, идет в дом. В следующую секунду она уже у кухонного стола. Вблизи она еще красивее. И волосы не крашеные. Но все равно не такие красивые, как волосы нашей Миа. Это единственный плюс ранней смерти. Остаешься красивой навсегда.

Я смогу удержаться.

Вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и вдох и выдох и

– Ты, должно быть, Жюльетта? Я Лили. Лили Дэли, родственница ребят. Они мне позвонили, сказали, что будут танцы и не хочу ли я спеть, ну уж точно не в вашей дыре, ответила я. Тебе стоило их слышать.

Она вздыхает, отбрасывает волосы и смотрит на меня.

– Кажется, ты поёшь намного лучше меня.

Если бы только Луи был здесь.

– Можно попить? Я бежала сюда. Подойдет вода из-под крана. Где можно взять стакан?

Она жадно пьет. Потом берет стул. Садится. Ей не позволяли садиться. Сейчас мимо пройдет Луи, а я его не увижу. Она берет «Де Газетт».

– Ты вырезала объявление, – замечает она, – тебя интересует гонка? Почему тогда не споешь? Ты потеряла голос? Или есть что-то, о чем мне следует знать? Я имею в виду, этим ребятам можно доверять?

Она молчит и смотрит на меня.

– По-моему, ты и правда потеряла голос. Тогда они серьезно влипли. Если я не вернусь, я имею в виду.

Она улыбается. Она еще красивее, когда улыбается.

Она вдруг встает. Идет в комнату.

– Как у тебя много пластинок! Что самое любимое? Я гляну, какая у тебя сейчас в проигрывателе. Ага. Джуди Гарленд. Тоже в списке. Я знаю только ту песню про радугу, а ты фильм смотрела?

Она смеется и поворачивается ко мне.

– У тебя есть шалфей? Шалфей вроде помогает. Ну, для голоса. И коньяк. Мой папа так говорит. У меня никогда не бывает проблем с голосом. Ты пока еще слишком молода, говорит папа, но этот момент настанет. Ой, ну теперь мне страшно, отвечаю я. И смеюсь. Чтобы он понял, что я не боюсь. Мой папа иногда может такое ляпнуть. Конечно же, я еще молодая. Но не слишком.

Она опять вздыхает.

– Думаешь, коньяк вкусный?

Мужество

Входит Этьен.

– И что же ты тут делаешь?

– Что люди обычно и делают с ручкой в руках, – отвечаю я, – писать, например.

Те двое из «Де Газетт» уже пару раз заезжали. Как там мой текст, я уже начал? Я кивал. Я уже десять раз переписывал первое предложение. Ну а то, что я потом каждый раз сминал листок и швырял его в корзину, было уже не их дело.